Дикая охота - [30]

Ответить было нечего. Мальчишка был прав, конечно. Но… не совсем.

— И ты думаешь, что я смогла бы соврать под присягой? Или… или дала бы сделать это кому-то из близких мне людей? — я говорила очень тихо, чуть громче и схвативший горло ком задавил бы голос совсем, не дав выбраться словам, — это же не просто положить руку на грудь и произнести неправду… это… когда Судья смотрит на тебя, твое сердце останавливается. Солгать, это будто продраться через ледяную вьюгу, когда тысячи льдинок рвут на части душу. Время останавливается и кажется, будто Вечность смотрит в твои глаза, кажется, что так будет всегда. И это правда, в каком-то смысле. Я… я не соврала, просто промолчала, но… стоит мне закрыть глаза, как я снова оказываюсь там. Я всегда там… в каком-то смысле… А просить соврать…. Не могу принять такой жертвы. Даже если бы они за меня жизнь отдали… это было бы меньше. Нет, сын. Ты…. Ты прости меня. Мне нечем оправдать себя. Я просто не смогла соврать.

— Соврать? Мам… я думал…, - он снова замер и посмотрел на меня с нескрываемым удивлением, но хоть ни с ужасом, и то хорошо! — ты и правда это сделала?

— Да.

— Ну ты даешь! Это же революция в науке! Как тебе это удалось?! Мистическое воздействие высшего уровня. По локальной наводке! Такое вложение возможно только если… — он, кажется, понял и едва не подавился от резкой смены научного восторга на испуг, — ты душу продала?

— Да. Душу, судьбу, жизнь. Все это теперь не мое.

— А чье? Одина? Было же его воздействие?

— Да… но… Хугнин, ворон Одина, сказал, что я должна отдать свою судьбу Храфну. Не уточнил, что это значит, но… душа-то теперь не моя, так что там появилось что-то… короче, я знаю, что и когда надо делать. Особенно после этой стрелы. Раньше не понимала, а теперь…

— А теперь вместо матери у меня сумасшедшая валькирия. Прости, я не должен был так с тобой разговаривать.

Он как-то очень по-взрослому это сказал. Этот тон, такой непохожий на его обычное ерничанье, оказался последней каплей. Тугой раскаленный ком стремительно ринулся наружу, выплеснувшись, наконец, злыми, болезненными слезами. Хотелось умереть, перестать быть. Перестать, наконец, чувствовать раздирающую на куски вину перед ним. Единственным сыном, которого я фактически бросила. И ради чего? Ради мести? Мести за человека, которого не видела много лет? Который отрекся от меня? Мести, на которую я не имела никакого права.

Но он имел. Имел право уйти туда, где ему место, а не сгинуть в ледяной тьме в безвестности и позоре.

И представься мне возможность вернуться в прошлое, я поступила бы точно так же, даже зная о ледяной вьюге в глазах Судьи Магов, зная о безысходной, звериной тоске, поджидающей меня за воротами Мельса. И вине, которую не искупить. Снова предала бы живых, ради покоя мертвых.

Но чего я не знала, так это как объяснить это обиженному ребенку, от которого ушла мать, даже не попытавшись остаться.

Я рванулась к двери, едва различая окружающие предметы. В сознании отложился Торвальд, протягивающий ко мне руки, но не решающийся остановить. Кажется, он все же что-то понял, или же просто оказался мягче, чем я думала. Тур, испуганно подскочивший, шагнувший остановить, но отступивший, не решившись столкнуться с моим горем. Я видела их не глазами, обострившимся чутьем целительницы, с которой слетели все барьеры, разом перегрузив и без того работающий на грани мозг бешеным количеством информации.

Рванулась на улицу, не понимая, куда и зачем бегу, прочь от их тепла и их непонимания. Едва ли не тремя прыжками проскочила расстояние от клети до ворот, рванула на себя створку калитки, стараясь не смотреть в лица стоящих на страже ребят и… запнувшись о первую же кочку, ткнулась носом в грудь так вовремя вернувшегося со своей войны Храфна. Побег не удался. От судьбы не уйдешь. Далеко, по крайней мере.

— Красотка упала прямо мне под ноги, — его руки сомкнулись, не давая отстраниться, — бывает же…

— Прости, я споткнулась, — ничего более глупого я выдумать не смогла, даже если на размышления был бы год.

Слезы все еще текли по щекам, не собираясь униматься, тело била крупная дрожь, а голос был едва различим от удушающих рыданий.

— Так, ну чего встали?! Плачущих девок никогда не видели?!

Ну конечно! Там же были еще люди. Я чувствовала их удивление, любопытство, сочувствие, раздражение, равнодушие. Они смешивались, путались, не давая вдохнуть, вынырнуть из жаркого омута чужих эмоций. Хорошо, что конунг мне достался понятливый. И когда же, наконец, эти поганые щиты восстановятся?! Или мне никогда больше не удастся остаться наедине с собой? Видела я таких! На практике по душевным расстройствам.

Ушли… кажется, все. Томирис задержалась на некоторое время, попыталась заглянуть в лицо, тревожно потопталась рядом, звериным чутьем понимая, что со мной происходит. Хорошо все же иметь подругу-оборотня. Не надо слов. Она только зло выдохнула, фыркнула, как кошка, попавшая под ливень, пробормотала пару угроз конунгу, на случай, если он попытается расчувствовавшуюся меня обидеть, и ушла отмечать победу… Ну, надеюсь, что победу. Вряд ли бы они с поражением так вот спокойненько возвращались…