Дикая кровь - [50]

С трудом достигнув подножия священной горы, он немного постоял, отдыхая, затем достал из колчана сорванный еще в степи про запас пучок травы ирбен, высек кресалом огонь и развел в затишье костер. Трава густо задымила, от нее повеяло знакомым, родным с детства запахом привольных пастбищ. И тогда Маганах вскинул к стылому небу сведенные холодом руки и громко крикнул:

— Ой ты, стоящая выше всех других гор, родовая гора качинцев, сделай так, чтобы я умер… или чтобы мой, самый быстрый на свете, конь Чигрен снова был у меня! Ты все можешь, гора-отец!

Гора услышала Маганаха и немало подивилась тому, что у пастуха-качинца могли украсть единственного коня. Гора была далеко от улуса и не знала, конечно, что Маганах тогда крепко спал, утомленный дальней поездкой. А монголы налетели бурей, даже собаки не успели взлаять — не то пастух непременно проснулся бы в своей юрте.

Маганаха мучил голод. От жгута мяса остались одни перетертые крошки, но и то, что у него было, он, не задумываясь, бросил в жертву отцу-горе, чтобы этим подношением задобрить ее. Он рассчитывал добыть себе еду на обратном пути: можно убить рябчика — много их кормится в перелесках, или тетерева, ворону или галку, а если уж очень повезет, то и козу — теперь, когда в тайге нападало много снега, умные козы вышли в степь.

И прежде бывало, что Маганах не ел подолгу, иногда даже неделями, но все кончалось благополучно: выходил к людям в улусы или зимовья, а то убивал зверя или находил съедобные коренья сараны или кандыка. Нужно только совсем не думать об еде, и тогда будет легче выносить голод. А еще нужно срезать ножом тальниковые или березовые палочки, положить их на брюхо и спину и туго затянуть поясом — брюхо сожмется и перестанет просить пищи.

Маганах возвращался в степь уже по другому лошадиному следу, который сперва вел строго на юг, именно туда, куда нужно пастуху. Но, вынырнув из крутобокого ложка, след коленом повернул к Енисею. Повернул и Маганах: след ведет к стойбищу, там можно поесть и затем уж идти дальше.

Однако вскоре след, поплутав по мелколесой тайге, забрал еще левее и вдруг потерялся в мшанине горного распадка. Значит, кто-то блудил или, выехав в степь, решил вернуться на Красный Яр. Рассчитывать на скорую встречу с людьми в необжитых Кемчугских горах не приходилось, и тогда Маганах, круто изменив направление, пошел наугад по нетронутому снегу.

Маганах сразу же сообразил, что след увел его далеко в сторону от родного улуса. Если теперь заходить домой, то потеряешь день и ночь, а пастух спешил, ему был дорог каждый час, пока его Чигрен был живым и пасся в табунах свирепого монгольского Алтын-хана. Надо, пожалуй, затянуть пояс еще потуже и совсем позабыть, что есть на земле душистое мясо, сметана и сарана.

Дичи, как ни поглядывал пастух на деревья, нигде не было. Дважды натыкался на козьи следы, но козы, взорвавшие снег, бежали совсем не туда, куда стремился он. Наконец на одиноком кургане увидел на голых камнях шумливую стаю ворон. Достал лук, стрелу-свистунку, смахнул набежавшие от холодного ветра слезы и прицелился.

Но стая с криком взлетела. И уже не веря в удачу — ворону трудно убить на лету на пятьдесят-шестьдесят шагов, — Маганах пустил стрелу. Тенькнула тетива, свистунка тонко запела, и ворона, что была ближе всех к стрелку, перевернулась через голову в воздухе и черным клубком рухнула вниз. А Маганах, обрадованный метким выстрелом, испустил гортанный победный клич, хрипло рассмеялся и, размахивая над головой луком, сколько было сил кинулся к распластанной на снегу птице.

Но из-за спины Маганаха неожиданно, крупными прыжками, выскочил матерый волк. Он пролетел всего в двух шагах от человека — Маганах мог бы луком свободно дотянуться до него, заметь зверя чуть раньше. Волк давно шел за пастухом, с ходу зарываясь в снег, когда человек останавливался и оглядывался. Волк боялся напасть на Маганаха, еще не совсем потерявшего силы, зверь шел и ждал своего часа.

Волк заметил сраженную стрелой ворону и теперь стремительно скакал к ней, буровя глубокие сугробы. Он был тоже голоден и, презрев всякую опасность, опередил спешившего к добыче соперника. Конечно, Маганах мог еще достать зверя стрелой, но какое-то время промедлил. Он только угрожающе крикнул сильному зверю:

— Ой!

Волк щелкнул оскаленными зубами, схватил ворону и все так же резво, прыжками, пошел под угор, делая частые петли. В дымной снежной замяти был виден лишь широкий темноватый ремень на его могучей спине и обвислый распушенный хвост.

От горькой обиды Маганах ткнулся головой в сугроб и в отчаянии замолотил снег кулаками.

— О-у-у! О-у-у! — совсем по-звериному кричал он. Кричал до тех пор, пока ему не перехватило горло. Затем в порыве досады и страха выхватил кривой нож из холодных деревянных ножен, чтобы одним ударом умертвить себя. И, уже готовый к смерти, он в то же мгновение вспомнил своего Чигрена. Вспомнил его красиво поставленные уши, его сильную грудь и тонкие, будто точеные, ноги. И опять закричал Маганах, но теперь уже тише, как бы внутрь себя:

— О-у-у! О-у-у!

Он долго сидел на заледенелом снегу и, растерянно оглядываясь по сторонам, думал, как же случилось, что он, лучший охотник степи, не набросил на волка аркан. Это его попутал сам Айна, которому почему-то не хочется, чтобы Маганах нашел и взял себе Чигрена.