Дикари и робинзоны - [2]

1. Хариусья уха.

2. Шашлык из рыжиков.

3. Смородиновый чай.

4. Брусника с сахаром.

Признаться, отобедали мы как в лучшем ресторане. Впрочем, разве там подадут к такому шикарному меню первородной чистоты воздух, вид на горную реку, наконец, дымок костра… Но это было не последнее слово в кулинарии на свежем воздухе. На второй день мы прямо-таки стонали от блюда Олега Григорьева. Только представьте — рябчик с грибами! Был и ароматнейший чай — не индийский и не грузинский, а «саянский» — из плодов шиповника! После «рябчика с грибами» я начал потихоньку переоценку своих понятий о диком туризме вообще и о «няше» в частности…

С первым отрядом «дикарей» мы встретились у грозного переката. Трое мокрых парней с криками метались по берегу и показывали на долговязого товарища, уцепившегося за камни над самой стремниной. У правого берега несся их плот с пожитками. Мы и глазом не моргнули, как его разнесло по бревнышку.

Гаврилов с веревкой полез на крутояр. Один конец веревки он привязал за дерево, другой подал долговязому. Мы тоже подоспели и выволокли на террасу бледного длинноволосого юнца. Он и теперь не выпускал из рук веревки.

Четверо были из столицы. Шли без карты. Перекат заметили слишком поздно. Стали выгребать к берегу, потом бросились вплавь. Долговязый — по прозвищу Паганель — уцепился за камни в последний момент.

Мы накормили потерпевших и отдали им ровно половину из тех припасов, что брали специально для туристов. Воспользовавшись случаем, я втихаря всучил Паганелю пять пачек чая. Тот, видя, что я хоронюсь от своих, расценил это как мою единоличную щедрость и одарил благодарнейшим взглядом.

— А кедровые шишки вы из ружья сшибали? — спросил самый любопытный.

— Угу, — отвечал Гаврилов.

Окончательно убедившись, что они не голодны, что под ногами твердая почва, четверо воспряли духом, в их глазах вновь вспыхнул бродяжий огонек.

— Да тут бревен на целый корабль, — обрадовался один из москвичей, заметив возле водопада завал из лиственниц.

— Кто у вас старший? — сердито спросил Гаврилов.

— Какой еще старший? — удивился Паганель. — Мы для того и забрались сюда, чтобы не чувствовать никакого насилия над личностью.

— А когда мы тянули тебя за веревку, ты что-то не противился, — съязвил Олег Гаврилов.

Он сердился все больше. — Вот что, демократия, времени у нас в обрез. Даем вам на пару часов пилу и топор. Лиственницы для плота не идут. Тяжелое это дерево — утонете. Надо пилить сухостой легких пород. А за ним придется прогуляться вон на ту сопочку. Я засекаю время.

Да, Гаврилов сантиментов не любит. А ведь мог бы оставаться в памяти столичных туристов добродетелью. Будь он поласковее, они сфотографировали бы его на последние кадры уцелевшего фотоаппарата и показали бы друзьям там, в Москве.

Потом Олег помог связать плот, но делал это с такой неприязнью, что впору было отказаться от его услуг.

— Переварят, — сказал он потом. — Я бы не так проучил этих дилетантов, да они уже наказаны.

Вторую половину туристских запасов мы отдали через три дня. В отряде одесситов не знали, как ловить горную рыбу, а потому нажимали на консервы и крупы, и тех, понятно, не хватило…

— Шалопаи! — говорил им вслед Гаврилов.

— Товарищ капитан, — поинтересовался я, — а ты никогда и ни в чем не походил на таких туристов?

— Я-то? — переспросил Олег и смутился. — Может, и походил. Так ведь это было давным-давно.

— Значит, и для них еще не все потеряно? — кивнул я на удалявшийся отряд «дикарей».

Капитан пожал плечами.