Дика - [62]

— Мине яралады… Мине яралады!..[7]

Шедшие позади Илита, Петруненко и Валерик бросились к нему, осторожно подняли, потащили в укрытие и уложили там. Но Ибрагим вдруг приподнялся из последних сил, взглянул на Илиту и прошептал:

— Вот, Дика, убили, однако, Ибрагима…

Илита пыталась поддержать неожиданно потяжелевшее тело товарища, но не смогла, не хватило сил. Ибрагим умирал: он хрипел, кровь пузырилась на его губах…

— Ибрагим!.. — позвал Петруненко. Синие глаза его были полны слез…

У Илиты мелькнула мысль: хорошо бы перенести тело Ибрагима через линию фронта и похоронить товарища в Севастополе, который он так мужественно и храбро защищал. Но разве это удастся? Придется хоронить Ибрагима здесь, в этом лесу.

Разведчики нашли неподалеку глубокую воронку от случайного снаряда. Ножами расширили могилу для товарища. Опустили туда тело Ибрагима. Документов у него не было никаких, кроме фальшивой справки из немецкой комендатуры. Только в одном из карманов убитого Илита нашла помятое письмо с полустертыми, еле различимыми строками.

Она посветила фонариком, разобрала несколько слов: «…будь здоров, папа, и, пожалуйста, побыстрее убей Гитлера…»

Да, Ибрагим как-то говорил, что у него двое пареньков… Теперь его ребятишки остались сиротами, как Иван Петруненко, как Валерик Волков… Обидно, обидно до смерти!..

Тело Ибрагима забросали землей.

Они уже собрались в путь, когда Валерик вопросительно посмотрел на Илиту.

— Можно, я возьму автомат Ибрагима?

— Конечно! — Илита обняла мальчугана. — Теперь ты солдат! Ты займешь место героя-разведчика Ибрагима Ибрагимова.

Валерик прижал автомат к груди и произнес, словно клятву:

— Я буду драться с фашистами, как дрался Ибрагим. Я отомщу врагам за отца, за маму, за Ибрагима!..

— Ты хорошо сказал, Валерик! — похвалила его Илита.

Они постояли несколько минут у могилы Ибрагима. Ни Валерик, ни Иван Петруненко не вымолвили ни слова. Только Илита тихо сказала:

— Прощай, друг. Прощай, Ибрагим!..

РЕЧКА ЧЕРНАЯ

Разведчики тронулись в путь. Лес вскоре кончился. Начались густые кустарники, то и дело перемежавшиеся оврагами. Недавние дожди безжалостно размыли землю, ноги при каждом шаге вязли в липкой грязи. Высоко над головой прошли бомбардировщики врага, и вскоре южнее, наверно в районе Севастополя, послышалось густое уханье тяжелых разрывов. «Утюжат Севастополь, гады, хотят сломить волю его защитников!»

Петруненко шел впереди. За ним безмерно уставшая Илита. Эти двое суток в тылу фашистов казались ей вечностью. Да, если за штурвалом самолета испытываешь большое напряжение, то здесь, в разведке, — нечеловеческое. Каждый шаг грозит смертью. Каждое движение может стать последним. И главное, твоя ошибка, даже малая, ставит под угрозу товарищей. Вот где закономерно правило: «Один — за всех, и все — за одного».

Рассвет уже начался. А туман, к счастью для разведчиков, все еще был густым — солнце не растворило его, не прогнало. «Хоть бы еще часок-другой туман продержался», — подумала Илита, оглядываясь на шагавшего следом Валерика. Мальчик тоже выбивался из сил, но ни разу не пожаловался, не попросил отдыха. На особенно трудном переходе через крутой овраг Петруненко пытался было взять у него автомат. Но Валерик не отдал. Глаза его сверкнули, когда он сказал:

— Не дам! Я тоже солдат!

Этот глубокий овраг должен был вывести разведчиков к речке Черной. По карте Илита прекрасно изучила местность у речки. Но карта — одно, а действительность — другое. Горки и низины на карте казались легко преодолимыми. А преодолевать эти же горки и низины на деле, особенно после того как двое суток не спал, плохо ел, не раз испытал крепость своих нервов, — ох, как это трудно!

Тело ныло, болело. Глаза временами слипались, и надо было собрать всю волю в кулак, чтобы приподнять тяжелые веки. Мокрая, влажная, неприятно липкая одежда оттягивала плечи, словно была сделана из чугуна. Но все это чепуха по сравнению с неубывающим, тревожащим ощущением близкой опасности, когда ждешь удара и справа, и слева, и сзади…

Речка Черная была рубежом, на котором вот уже несколько недель стояли наши и фашисты. В тыл к врагам разведчики шли другой дорогой, тогда им не было нужды форсировать речку. Сейчас такая необходимость была.

Илиту этот последний рубеж очень беспокоил. Речка Черная простреливалась с двух берегов. Ясно, свои по разведчикам бить не станут. Зато фашисты — у них давно пристрелян каждый участочек — обрушат на группу шквал огня. Обидно будет, если, проделав длинный путь и собрав много ценных разведданных, погибнешь на виду у своих…

Края оврага расходились все дальше и дальше, в просвете мелькнула оловянная пленка воды. Вот она, речка Черная, самая опасная часть пути! Петруненко, шедший впереди, остановился и долго стоял, вытянув шею, всматриваясь в просвет, ведущий к реке. Илита и Валерик тоже замерли.

Тишина. Ни один звук не нарушал ночной покой речки Черной.

— Спешить не будем, — прошептала Илита Ивану. — Если сунемся в воду наобум, перестреляют нас, как уток…

— Вышли-то мы к хорошему месту, — ответил ей Петруненко. — На той стороне наши ждут. Но, как говорится, близок локоть, да не укусишь: немцы пальбу откроют. — Он помолчал, видимо что-то соображая. — Не дай бог, если наткнемся на патрульных с собаками — верная смерть!..