Диармайд. Зимняя сказка - [89]

– Да нет же, я его расколола! Крестненькая, миленькая, вот теперь мы его одолеем!

– Фердиада?! – Дара глядела на Сану, не веря своим глазам, и слушала ее, не веря ушам. Она все никак не могла понять, откуда у крестницы такая злость.

– Фердиада! Слушай, я гадала на этого врага!

– Ты с ума сошла?!

Дара сразу же сообразила, что след этого гадания наверняка остался где-то там, куда может заглянуть злопамятный сид.

– Я быстренько!

И Сана рассказала про тарок «Повешенный» со всеми его банальными толкованиями и с тем, которое вдруг пришло ей в голову, вылупилось из банальных, как из куколки бабочка. И про тарок «Звезда» рассказала она – вместе с пророческим толкованием Кано. И увлеклась, и принялась импровизировать, фантазировать, додумывать и без того непростые образы Арканов.

Дара слушала, кивала – и Диармайд обретал что-то вроде призрачной плоти, похожей на ту, что лежала в башне у старухи Буи. Из ночных видений, из далекого голоса, из тайных знаков судьбы, раскиданных по ее теперешней жизни, из догадок Саны о прошлом и будущем, из непонятных ответов на вопросы Дара лепила этого человека, и человек получался!

Сана же, не замечая странного взгляда крестной, принесла свою рукодельную колоду, а впридачу – два зеркала, чтобы Дара могла сравнить свой профиль с профилем на картинке.

– Это что же, у меня ноги разной длины?! – вдруг возмутилась она. – Ну, спасибо тебе, крестница! А бедра? Это что, бедра?

– Я переделаю тарок, – покорно сказала Сана. – А что у тебя?

– У меня?

И тут Дара поняла, что ей совершенно не хочется рассказывать крестнице про Диармайда.

Для женщины, которая ждет от мужчины телесных ощущений и осязаемых красот, Диармайд был бы сказкой на грани безумия, а любовь к Диармайду…

Любовь?!

К тому, кто вот сейчас, только что, был создан собственным воображением, и сверкающая статуя, не имея ежесекундной поддержки мыслью, уже стала осыпаться?…

Вот тут Даре стало страшно.

Она поняла, что опять рискует остаться без силы.

Или – без силы, или – без Диармайда.

Первым делом нужно было убедиться в присутствии силы!

Дара протянула вперед руку ладонью вверх и потребовала лососины.

Лосось, мудрая рыба, считался праздничной пищей. Вкушение его мяса прибавляло ума и сообразительности. Однако тот вид, который передавал через желудок еще и тайные знания, как это было во времена короля Финна, очевидно, вымер весь без остатка.

Именно мудрости, и побольше, требовалось сейчас Даре с Саной, чтобы разобраться с Фердиадом!

Дара сосредоточилась, сделала мощный посыл, зажмурилась – и тут же ощутила удар по ладони, одновременно услышав визг Саны и треск.

Она открыла глаза и увидела: ее рука прижата к столу ящиком, наполовину полным запрессовок с малосольным лососем, и этот же ящик раздавил всю посуду.

Силы было даже больше, чем в тот миг полнейшего отсутствия любви, когда она нечаянно слишком крепко приложила Артура.

– Да что ты смотришь! Сними скорее! – приказала Дара, и Сана двумя руками подняла ящик. Дара осмотрела кисть руки, повреждений не заметила, поглядела на стол – и захохотала.

– Что это с тобой? – почти в ужасе спросила Сана, ставя на пол ящик. – И куда нам столько?

– Со мной все в порядке! А лососина еще пригодится! Давай дальше рассказывай!

Сана, косясь на ящик, села и заговорила. Теперь уже она описывала свой визит к Савельевне – умолчав, впрочем, о «Лисичке», потому что целители второго посвящения, бывает, откровенно задирают нос перед целителями первого посвящения, и Дара возмутится не столько фактом мелкого воровства, сколько покушением на вещь, которая Сане не полагается по званию.

Если из этого визита изъять «Лисичку» – то он терял смысл, и потому Сана объяснила его своим странным самочувствием, которое бабка определила как неизвестный ей вид порчи.

– Порча, на тебе? – переспросила Дара. – А я не чувствую. Хотя что-то ненормальное имеется…

Она вспомнила Изору – у той тоже чары были почти неощутимы. Однако Санино состояние было совершенно иным. Фердиад, обучая Дару, явно не все свои секреты ей открыл – и она с легким сожалением подумала, что из-за своего упрямства действительно многого лишилась… а что приобрела?…

Потом Дара вновь сделалась серьезной, слушала, кивая, но пока еще не могла сложить свои и Санины кусочки этой головоломки воедино.

– Я могу заглянуть глубже, – предложила Сана. – Изорка умеет подвести меня к ясновидению – и ничего, получается. Неприятная, правда, процедура, но если нужно… Ты ведь помнишь, как это делается?

– Я боюсь за тебя.

– А ты не бойся! Пока мы боимся его – он что хочет, то и творит! Знаешь что? Мне кажется, что все наши гейсы действуют лишь потому, что мы в них верим!

Выкрикнув эту крамолу, Сана уставилась на Дару круглыми, восторженно-перепуганными глазами. И нетрудно было угадать, как будет развиваться ее мысль – вперед, от презрения к гейсам к отрицанию их необходимости.

– Нет, гейсы нужны. Гейсы – это дисциплина… – видя, что простыми словами этот бешеный бунт против всего, что связано с Фердиадом, не подавить, Дара заговорила так, как говорил с ней самой, обнимая ее после близости, слегка утомленный и благодушно настроенный сид. – Представь, что тебя вывели на бескрайнюю равнину, на прекрасную приморскую равнину, где гуляет меняющий направление ветер и наводит свои порядки прилив. Вывели и сказали – живи как знаешь. Чтобы жить, ты построишь дом, и построишь его там, где прилив до него не доберется. Ты сложишь крепкие стены и пробьешь маленькие окошки. Ты настелишь крышу. Образуется дом. В этом доме будет мало места, сквозь крышу ты не сможешь наблюдать звезды, а окошки будут расположены так, чтобы в них не слишком задувал ветер, а не так, чтобы открывался красивый вид на море. Дом ограничит твою жизнь. Но вне дома ты будешь как бродячий дух, не имеющий возможности собрать все свое вместе… Гейсы – это стены, и, поверь, достаточно просторные стены.