Диагноз - [6]
После следующей остановки, которую Чалмерс, кажется, вообще не видел ни разу в жизни, народу в вагоне существенно убавилось. Осталось не больше дюжины пассажиров. Он принялся внимательно разглядывать каждого из сидящих, словно это могло дать ключ к восстановлению его собственной личности. На одном из мест сидел мужчина с волосами, заплетенными в косички, слушал музыку и разглядывал рекламные плакаты. Вот худосочная молодая мамаша с фосфоресцирующим зеленовато-синим кенгурятником потягивает диет-коку и временами дает пососать ее через соломинку своему ребенку. Женщина постарше, одетая, несмотря на жару, в черную кожаную куртку, смотрит в темное окно отсутствующим взглядом и взад-вперед раскачивается на сиденье. Поезд, летя по рельсам, вибрировал и тоже раскачивался из стороны в сторону. Чалмерс поискал глазами мужчину в кепке «Ред-Сокс», но его уже не было. Две пухлых девочки-подростка с пляжными полотенцами, в темных очках и с радиоприемником. Пожилые мужчина и женщина, оба с длинными седыми волосами и тростями, о чем-то оживленно спорили, одновременно поглощая яичные макмаффины. У них были тонкие призрачные голоса, казалось, что это шумит ветер в зарослях сухого камыша.
Внезапно вагон осветился ярким солнцем. Поезд снова вынырнул на поверхность. Мимо окон, словно качающиеся руки, пролетали деревья. За этой растительностью виднелись жилые и коммерческие здания, припаркованные автомобили, коричневое строение «Бургер Кинга». Поезд остановился, и из вагона выбежали несколько молодых людей с книгами. Должно быть, студенты. Чалмерс внимательно посмотрел на надпись на стене станции. «ДжФК/Массачусетский университет». Поезд давно оставил позади центр города и продолжал удаляться от Бостона. Чалмерс вспомнил о сотовом телефоне. Вытянув антенну, он начал нажимать кнопки: 617–567… Он никак не мог вспомнить следующие цифры. Содержимое памяти было утрачено. Чалмерс начал нажимать кнопки наугад, стараясь соединиться хоть с кем-нибудь, и случайно нажал кнопку секретного кода, который отменял все входящие и исходящие звонки. На дисплее замигала надпись: «Телефон блокирован». Он воззрился на бесполезный теперь инструмент.
— Боже мой, я не могу вспомнить ни одного номера! — громко произнес он. — Я не могу вспомнить, как меня зовут!
Одна из пассажирок обернулась, внимательно посмотрела на Чалмерса и тотчас снова углубилась в чтение журнала. Пот заструился по его лицу, и он закрыл телефон. Шпалы путей пролетали мимо, как уложенные в ряд спички. Деревья, белые и серые дома, обшитые вагонкой, покрытой облупившейся краской, мусорные дворы, заваленные старыми шинами и искореженными автомобилями, четырехэтажные многоквартирные дома, дети, играющие в узких аллеях, белье, висящее под окнами. Откуда-то вынырнула, сделав крюк, шоссейная дорога и побежала рядом с путями. По ней в обоих направлениях неслись машины. После следующей остановки поезд пролетел над водой бухты и затем промчался мимо громадного цилиндра с красными и желтыми полосами на боках. Поезд внезапно въехал в маленький городок и остановился под зеленым навесом. По бетонным плитам тротуаров неторопливо шли пешеходы, машины застыли на перекрестке, остановленные красным светом. Весь пейзаж показался Биллу каким-то замороженным. Вошли несколько пассажиров, и состав тронулся снова. Мелькнула сочная зелень деревьев, свет вдруг потускнел на две октавы. Вагон опять нырнул под землю, погрузившись в кромешную тьму. На следующей станции под названием «Шоумат» царила странная тишина. Никто не вошел, и никто не вышел. Донесся поющий женский голос: «You gonna want me…», потом ожил громкоговоритель в вагоне: «Следующая остановка „Эшмонт“. Конечная. „Эшмонт“. Благодарим вас за поездку в метро. При выходе из поезда не забывайте свои вещи». Вскоре после этого поезд въехал на станцию «Эшмонт» и остановился.
Чалмерс в полузабытьи продолжал сидеть, прижимая ко рту носовой платок. В вагоне было пусто и тихо. Издалека донесся сигнал автомобиля. Звук клаксона вплелся в тихое гудение станции. Через несколько секунд в вагон вошел дежурный, строго посмотрел на него и сказал:
— Пассажиры не имеют права ехать дальше. Вам придется выйти.
Огромные белые станционные часы показывали девять ноль девять.
Пошатываясь на ставших ватными ногах, Чалмерс вышел из вагона и сел на скамью. После мягкого сиденья она показалась ему очень жесткой. Станция «Эшмонт», конечная остановка красной линии. Расположена вровень с улицей, на свежем воздухе. Под сводчатую кровлю залетали голуби, пикировали на кирпичный пол и сновали по платформе в поисках корма. Арахис, волокна мяса из сандвичей, хлебные крошки. Чалмерс, как зачарованный, смотрел на птиц, стремительно вертевших головами в разные стороны. На противоположной стороне улицы автобус взревел двигателем и выпустил в воздух облако едкого серого дыма. На станцию вошла женщина в синей пляжной шляпе. Чалмерс посмотрел на часы. Нет никакого сомнения, что утро можно считать потерянным. Сам того не сознавая, он стал часто и неглубоко дышать. Закрыв глаза, он постарался явственно представить себе место, куда он ехал, мысленно нарисовать административные здания, магазины, склады, корпоративные кампусы, любое место, где он мог бы работать. В мозгу мелькали образы людей, которых он знал. Руки дрожали, и Чалмерс начал непроизвольно раскачиваться на скамье, как та женщина в вагоне. Все еще дрожа, он заметил лестницу, ведущую к поездам противоположного направления. Назад в Бостон! Немедленно. Он вскочил со скамьи и бросился к лестнице.
В романе «Друг Бенито» Алан Лайтман пристально, словно под микроскопом, рассматривает продольный срез жизни Беннета Ланга, физика-теоретика, выросшего в послевоенной Америке. Внимание! Сохранена авторская орфография и пунктуация!
Это — роман, представляющий собой своеобразное "руководство к игре". К игре, меняющей наше восприятие мира. К игре, правила которой определяются не Природой, а Культурой. Алан Лайтман не просто играет (и заставляет читателя играть) с реальностью, но, меняя один из "метафизических параметров" — время, "кроит вселенные на любой вкус". И, демонстрируя возможность миров с иными временными координатами, заставляет нас ощутить загадочную власть времени, в котором мы живем… Таковы "Сны Эйнштейна". Книга о времени, науке и людях…
Андрей Виноградов – признанный мастер тонкой психологической прозы. Известный журналист, создатель Фонда эффективной политики, политтехнолог, переводчик, он был председателем правления РИА «Новости», директором издательства журнала «Огонек», участвовал в становлении «Видео Интернешнл». Этот роман – череда рассказов, рождающихся будто матрешки, один из другого. Забавные, откровенно смешные, фантастические, печальные истории сплетаются в причудливый неповторимо-увлекательный узор. События эти близки каждому, потому что они – эхо нашей обыденной, но такой непредсказуемой фантастической жизни… Содержит нецензурную брань!
Это роман о потерянных людях — потерянных в своей нерешительности, запутавшихся в любви, в обстановке, в этой стране, где жизнь всё ещё вертится вокруг мёртвого завода.
Самое начало 90-х. Случайное знакомство на молодежной вечеринке оказывается встречей тех самых половинок. На страницах книги рассказывается о жизни героев на протяжении более двадцати лет. Книга о настоящей любви, верности и дружбе. Герои переживают счастливые моменты, огорчения, горе и радость. Все, как в реальной жизни…
Эзра Фолкнер верит, что каждого ожидает своя трагедия. И жизнь, какой бы заурядной она ни была, с того момента станет уникальной. Его собственная трагедия грянула, когда парню исполнилось семнадцать. Он был популярен в школе, успешен во всем и прекрасно играл в теннис. Но, возвращаясь с вечеринки, Эзра попал в автомобильную аварию. И все изменилось: его бросила любимая девушка, исчезли друзья, закончилась спортивная карьера. Похоже, что теория не работает – будущее не сулит ничего экстраординарного. А может, нечто необычное уже случилось, когда в класс вошла новенькая? С первого взгляда на нее стало ясно, что эта девушка заставит Эзру посмотреть на жизнь иначе.
Книга известного политика и дипломата Ю.А. Квицинского продолжает тему предательства, начатую в предыдущих произведениях: "Время и случай", "Иуды". Книга написана в жанре политического романа, герой которого - известный политический деятель, находясь в высших эшелонах власти, участвует в развале Советского Союза, предав свою страну, свой народ.
Книга построена на воспоминаниях свидетелей и непосредственных участников борьбы белорусского народа за освобождение от немецко-фашистских захватчиков. Передает не только фактуру всего, что происходило шестьдесят лет назад на нашей земле, но и настроения, чувства и мысли свидетелей и непосредственных участников борьбы с немецко-фашистскими захватчиками, борьбы за освобождение родной земли от иностранного порабощения, за будущее детей, внуков и следующих за ними поколений нашего народа.
Как продать... веру? Как раскрутить... Бога? Товар-то — не самый ходовой. Тут нужна сенсация. Тут необходим — скандал. И чем плоха идея издания `нового` (сенсационного, скандального) Евангелия, мягко говоря, осовременивающего образ многострадального Христа? В конце концов, цель оправдывает средства! Таков древнейший закон хорошей рекламной кампании!Драматизм событий усугубляется тем, что подлинность этого нового Евангелия подтверждается новейшими научными открытиями, например, радиоуглеродным анализом.
Роман-завещание Джозефа Хеллера. Роман, изданный уже посмертно. Что это?Философская фантасмагория?Сатира в духе Вуди Аллена на нравы немолодых интеллектуалов?Ироничная литературная игра?А если перед вами — все вышесказанное плюс что-то еще?
Она была воплощением Блондинки. Идеалом Блондинки.Она была — БЛОНДИНКОЙ.Она была — НЕСЧАСТНА.Она была — ЛЕГЕНДОЙ. А умерев, стала БОГИНЕЙ.КАКОЙ же она была?Возможно, такой, какой увидела ее в своем отчаянном, потрясающем романе Джойс Кэрол Оутс? Потому что роман «Блондинка» — это самое, наверное, необычное, искреннее и страшное жизнеописание великой Мэрилин.Правда — или вымысел?Или — тончайшее нервное сочетание вымысла и правды?Иногда — поверьте! — это уже не важно…
«Двойной язык» – последнее произведение Уильяма Голдинга. Произведение обманчиво «историчное», обманчиво «упрощенное для восприятия». Однако история дельфийской пифии, болезненно и остро пытающейся осознать свое место в мире и свой путь во времени и пространстве, притягивает читателя точно странный магнит. Притягивает – и удерживает в микрокосме текста. Потому что – может, и есть пророки в своем отечестве, но жребий признанных – тяжелее судьбы гонимых…