Диагноз - [29]

В голове застучало. Анит осторожно начал массировать виски, отсутствующим взглядом скользя по теням на полу, потом вскрикнул от резкого приступа боли, пронзившей голову. Очнувшись от этого крика, как от звука кимвала, Пиррий неуклюже вскочил на ноги, едва не запутавшись в своем хитоне.

— Хозяин, прошу тебя, — прошептал он, — позволь помочь тебе. Я знаю, что надо делать.

Честное и беспомощное лицо Пиррия напоминало очищенный плод. Раб склонился над хозяином и принялся растирать Аниту лоб.

Тот тихо застонал и закрыл глаза.

— Ты заботишься обо мне, правда, Пиррий?

— Да, хозяин.

Кожевенник откинулся назад, опершись на локти, и попытался расслабить мышцы.

— Сейчас ты чувствуешь себя лучше, верно?

Анит выпрямился и открыл глаза.

— Благодарю тебя, Пиррий, довольно.

Взмахом руки он отправил раба на прежнее место.

— Сегодня очень тихое утро, хозяин, — произнес полный, присевший на корточки Пиррий. — Прекрасное время для раздумий.

— Эти раздумья причинили мне нескончаемую головную боль, — сказал Анит. Он продолжал растирать виски, стараясь не шевелить головой. Словно издеваясь над его страданиями, в этот месяц зацветал мирт, ежегодное весеннее проклятие Анита. Где-то здесь, недалеко, рос мирт. Не среди кустов и лилий восьмиугольного сада снаружи портика, но где-то неподалеку, разбрасывая свои тошнотворные белые цветы и маслянистые стручки. Из носа потекло, как из источника, глаза покраснели и опухли. «Я принимаю наказание, — сказал себе Анит. — Пусть будет так, пусть будет так».

Помрачнев, он поднял голову и выглянул из портика. Город был все еще погружен в дремоту, узкие улицы — почти безлюдны. В неподвижном и необычайно прозрачном афинском воздухе каждый камень выглядел так четко, словно находился на расстоянии вытянутой руки. В грязных, немощеных улочках, узких даже для одной повозки, он видел ветки, растущие в трещинах оштукатуренных стен ветхих домов. Из домика с плоской крышей и без окон, стоящего на улице Кожевников, выполз какой-то раб и, выбросив на землю рыбьи кости, снова вернулся в свое жалкое жилище. Рядом проснулись два раба, охранявших вход в соседний дом. Они перевернулись с боку на бок в грязи дороги и сели, всхрапывая и зевая, тяжело пробуждаясь от глубокого забытья. Вдалеке, возле внутренней стороны высокой, выстроенной из известняка и кирпича городской стены, молча сидела старуха, рядом с ветхой, полуразрушенной хижиной, которую в спешке и страхе поставили здесь во время войны.

Повсюду зловещие знамения, мысленно сказал себе Анит. В час рассвета он заметил на улице трех рабов. Горлица трижды облетела храм, прежде чем усесться на статую. Богатый кожевенник принялся считать трещины в деревянном потолке над головой, но сбился со счета и начал заново.

Его занятие было прервано тихим шлепаньем сандалий по известняковым плитам пола. Анит обернулся и увидел своего сына, который неуверенно пробирался к нему от противоположного входа в храм. У Продика было опухшее красное лицо, а зеленый, как лягушка, хитон смешно волочился по полу.

— Что все это значит? — закричал молодой человек. — Я потерял страшно много времени, разыскивая тебя. Что ты делаешь здесь, надуваясь от злости, в обществе этой жирной собаки?

— Ты пьян, — сказал Анит, — хотя сейчас так рано, что не открылись даже лавки на рынке.

— Это мое дело. — И Продик плюхнулся на противоположный конец скамьи, сбросил сандалии и начал пожирать хлеб и фиги.

— Ты ешь, как беотиец, — попенял Анит сыну.

Продик злобно взглянул на отца, потом снова принялся за еду. Чавканье и сопение громким эхом отдавалось от задней стены здания. Крошки сыпались на пол. Покончив с едой, Продик встал и извлек из складок хитона свиток папируса. Не удостоив отца даже взглядом, он швырнул папирус на скамью.

— Послание от царя Архона. Доставлено в наш дом до рассвета.

— Секретарь Архона видел тебя пьяным? — спросил Анит и вздохнул: — Впрочем, это не имеет никакого значения.

Он развернул свиток, печать на котором была уже сломана, и прочел послание. Прочтя, скорчил гримасу отвращения, скомкал папирус и бросил на пол.

— Каллий утверждает, что Священный корабль видели вчера у Суния и что судно придет в Пирей завтра поутру. Пишет, что не может больше на законном основании оттягивать казнь старого софиста. — Анит горько рассмеялся. Стало видно, что у него не хватает двух зубов, выбитых спартанским камнем в сражении у Пилоса. — Зачем он все это пишет мне? Весь город уже знает, что корабль возвратился в Пирей. Он, видите ли, не может больше на законном основании оттягивать казнь! Можно подумать, что он шевельнул хотя бы пальцем, чтобы спасти Сократа! Вечно играет в политику, вечно старается угодить обеим сторонам.

Продик продолжал стоять, мрачно сверкая глазами и катая между пальцами семечку фиги. Он уже не казался пьяным, хотя и выпил все отцовское вино, вместо того чтобы макать в него хлеб.

— И за этим ты явился ко мне? — спросил Анит. — Только для того, чтобы доставить смехотворное послание? В следующий раз пошли для этого Пронапа или Харинада. Когда я хочу тебя видеть, ты пропадаешь на много дней, как сквозь землю проваливаешься, но стоит мне захотеть побыть одному, как ты преследуешь и изводишь меня. Оставь меня, Продик. Возвращайся к своим пирушкам и пьяным шлюхам. Видишь, в чаше остался глоток вина, который ты недобрал.