Дежа вю - [29]

Но когда они вошли в комнату и Алька увидела в лунной дорожке очертания кровати, нетерпеливая дрожь отпустила, сладкое безумие мгновенно выветрилось из головы, оставив лишь похмельную вялость.

– Ты что? – сквозь поцелуи спросил Олег. – Что случилось?

Она отступила к кровати, села неестественно прямо, вдруг осознав, что перед ней – мужчина и ночь. С другими Алька не заходила так далеко. И будто прекратилось действие наркоза, каждой клеточкой она ощутила страх – бездонный ужас, скрытый до этого момента в безумии прикосновений, бешеном пульсе, напряженных сосках.

Ладони ее безвольно упали на покрывало и гладили ткань, словно кошку.

– Алька, что с тобой? – прошептал Олег, замерев посреди комнаты.

– Ничего.

– Я… я иду к тебе, – словно предупредил он.

Она съежилась, хотя мечтала только об этом.

Вот, сейчас с ней случится то самое, необыкновенное – как пишут в книжках, ужасное – как рассказывают одноклассницы.

Бежать?!

Но ей хочется остаться.

Может быть, она просто не готова? И потом, они знакомы всего-то… сколько там? – десять, двенадцать часов?

Но разве это – главное? А что главное?!

– Давай поговорим, – мягко предложил Олег, наконец, догадавшись о ее смятении.

– Да-давай.

– Ты жалеешь, что приехала со мной?

– Нет! – быстро ответила она.

– Ты… не хочешь меня?

– Не знаю, – отчаянно просипела Алька, – я не знаю. У меня такое… в первый раз.

– У меня тоже, – криво усмехнулся он, думая, что речь идет о всепоглощающей, внезапной страсти.

Алька пораженно уставилась на него, пытаясь разглядеть в сумраке лицо мужчины, который признался, что до двадцати с лишним лет прожил девственником. Наверняка, врет. Такой красавчик, такой умница и – до сих пор не спал с женщинами?!

– Ты в армии, что ли, был? – нервно уточнила она.

– Был. А что? – не понял Олег.

– Ну… э… поэтому у тебя не было никого?

Он судорожно закашлялся, потом присел перед ней на колени.

– Алька, у меня было. То есть, были. Но так, как у нас – никогда.

– Как у нас, – зачарованно повторила она и встрепенулась: – А как это?

Он приложил к своей щеке ее ладонь, и, не ответив на вопрос, произнес со всей нежностью, на какую был способен:

– Ты не бойся.

– Ага, – кивнула она покорно.

И все равно боялась. Она дрожала, зажмуривалась, придурковато хихикала и пыталась соблазнительно двигать бедрами, вспомнив вдруг, что женщине полагается принимать в любовных играх активное участие, а не «лежать бревном». В какой-то момент она даже застонала, изображая сверхъестественное блаженство. А внутри все вибрировало от ужаса.

– Глупенькая, – шептал Олег ласково, – расслабься, слышишь? Ничего еще не происходит.

– Да? – из последних сил удивилась она, приподняв голову с подушки.

Он рассмеялся бы, если бы сам не боялся так дико. Боялся ее, боялся себя, боялся поторопиться и сделать что-то неправильно.

В маленьком сибирском городке в старой коммуналке лежали на кровати два насмерть перепуганных человека.

Наверное, все закончилось бы очень быстро, но кроме страха все-таки было еще кое-что, какая-то настоящая искра, из которой они раздули костер до небес. Пламя осветило все вокруг, и стала видна каждая трещинка, впадинка, родинка, каждое движение и трепет ресниц. Вот что было важно – разглядеть, почувствовать, открыться и понять с неотвратимой ясностью: так и должно быть. Ни единого вздоха было не вычеркнуть, ни единого порыва не сдержать, ни единое движение не было напрасным, лишним… Неловким – да, может быть, но – необходимым, как сама жизнь.

Утреннее Алькино смущение с лихвой окупилось гордостью за себя и своего мужчину. Конечно, первые мгновения она вообще боялась взглянуть на него, и тянула одеяло к подбородку, и задавала какие-то дурацкие вопросы про площадь комнаты и вид из окна. Но мысленно ликовала, и только то, что она считала это ликование неприличным, удерживало ее от восторженных визгов и скачков на кровати.

Олег не понимал противоречий, терзающих Альку, ему просто было хорошо с ней и хотелось, чтобы она чувствовала то же самое. Он впервые в жизни готов был не только брать, но и отдавать. Он сумел растормошить ее, хотя цели такой не преследовал, а только целовал губы, которые ему нравилось целовать, смотрел в глаза, в которые нравилось смотреть, гладил, тискал, смешил, потому что ее смех звучал слаще любых обещаний.

– Я вечером приеду, – как что-то само собой разумеющееся сказал он, проводив Альку домой.

Она кивнула. Ей хотелось остаться одной, чтобы осмыслить, какое чудо с ней приключилось. И еще – смаковать недавние воспоминания, перебирать минута за минутой прошлую ночь. И все это било через край, и Алька чувствовала, что подошла к черте слишком близко, и беспричинные слезы подступали, и предстоящее расставание казалось сладкой пыткой, а одиночество – не поймешь! – то ли спасением, то ли возмездием.

Только перешагнув порог, она вдруг вспомнила, что вечером должна помогать матери и никак не может встретиться с Олегом.

Отчаяние захлестнуло ее, и она непременно кинулась бы вслед за ним, но в прихожую уже выскочила мать и прошипела яростно:

– Благодари бога, что отец еще спит! Если он узнает…

Какая глупая угроза! Привычное возмущение прошло стороной, и Алька не стала выяснять, почему, собственно, она должна ходить на цырлах перед алкашом и мерзавцем.