Дездемона умрёт в понедельник - [37]

Она с гордостью взирала на его усталое, сытое лицо. Врет, врет Кульковский! Разве она его ловит? Если и ловит, то совсем не его, а воображаемого супермена, который радостно нарывается на приключения. Супермен разве не клюнул бы на кучумовские посулы?

— Хорошо, туши свет! Я соскучилась…

В тот бесконечно краткий миг, когда огненный волосок лампочки потускнел и истаял, а темнота, сплошная, как слепота, еще не закрыла открытые глаза, он увидел, что Настя снимает свою рубашку с атласным бантиком. Тонкие руки, вся тонкая. Считается, что он на ней женат.

Тотчас же вовне загрохотали чьи-то гигантские заплетающиеся ноги, кто-то заметался по коридору и наконец забарабанил в их дверь.

— Чертова квартира, — прошипел Самоваров. — Ни одной ночи спокойной. Опять кто-то выпить хочет. Войдите!

В комнату в очередной раз ввалился Юрочка Уксусов. Сегодня на лице его не было никакой улыбки. Он был с перекошенным ртом и всклокочен, как никогда.

— Там, там… — залепетал он, хватая воздух и не умея справиться с языком.

— Говорите же толком! — недовольно сказал Самоваров из кольца обнимающих Настиных голых рук. — Подумайте, а потом скажите. Что случилось?

Юрочка бессмысленно уставился на Самоварова и Настю. Раскладушка под ними провисла, как авоська. Юрочка наконец отдышался и смог проговорить:

— Там! Кыштымов… в ванной. Он, кажется, мертвый. Мы «скорую» вызвали, а она не едет…

Он страдальчески всхлипнул.

— Что? В нашей ванной? — вскочил Самоваров.

— Нет… Не у нас. В восьмой квартире, у себя. Это в соседнем подъезде…

Кучумовские яства содрогнулись в Самоварове. Боже, никогда эта ночь не кончится!

— Понимаете, мы у него сидели. Выпили, конечно, но немного… Совсем немного, — лепетал Юрочка. Они с Самоваровым уже спускались по лестнице, к нему вернулся дар речи, он подскакивал вокруг Самоварова и говорил без умолку. — Немного так выпили, сидим, а он, Ленька, какой-то дурной… Допустим, согласен, он и всегда дурной, но тут особенно… беспокойный такой! Все выбегал куда-то. И вот вышел… Мы ничего, сидим. Мало ли куда надо человеку?.. Нет и нет его. Мишка выглянул: в ванной свет. Мы ничего… Еще если б он в нашей ванной — тогда да, тогда б мы беспокоиться начали, ведь он в нашей ванне жабу видел… А в своей вроде нет! Или думал, что она по трубам может?..

— Вы хоть адрес свой «скорой» правильно сказали? — сварливо осведомился Самоваров. Он подумал: не приняли ли Юрочкин вызов за пьяную шутку, особенно если он и диспетчеру упомянул про жабу.

— Правильно, правильно! Там еще переспросили и адрес повторили — все верно. Вот ждем. Да сколько можно-то! Мертвый человек лежит!

— Ну, если мертвый, спешить им некуда. Вы хоть не ляпнули, что он мертвый?

— Я не помню, — захныкал Юрочка. — Но я просил побыстрее. Там же кровища! Он ведь вену перерезал!

В грязной, растрескавшейся ванне, точь-в-точь такой, как в Юрочкиной квартире (и квартира была такая же, донельзя обжитая, только о двух комнатах), сидел Лео Кыштымов, склонив на бок белое неподвижное лицо. Он был без ботинок и рубашки, но в брюках и носках. До его неприятно белой и худой груди плескалась кровавая, начавшая рыжеть вода. Его резаную руку обхватил сосредоточенный Яцкевич.

— Я вену держу. Жму. Надо жгут, ничего под рукой нету, а этот дурак убежал. Аж у самого пальцы свело, — пожаловался он.

— Молодец моряк, — одобрил Самоваров и только было взялся рвать и вить в жгут висевшую на колышке грязную тряпку, как в прихожей зазудел звонок. Юрочка спешно бросился открывать, валя по дороге какие-то гремучие предметы, ведра, что ли.

— Где больной? — раздался молодой голос.

— Он вроде мертвый, — возразил голос Юрочки, и еще что-то опрокинулось.

— Это я решу, мертвый он или больной, — самоуверенно заявил голос, — суицид не всегда кончается летальным… что у вас тут набросано?.. и если вовремя…

В ванную наконец пробрался молодой доктор в кожаном пальто поверх белого халата. Из ворота его рубашки торчала такая неимоверно тонкая шейка, что было страшно, когда он поворачивал голову слишком энергично. А это был энергичный молодой человек. Лет ему Самоваров дал бы шестнадцать с половиной, чего, разумеется, быть не могло, просто такой попался моложавый молодой человек, и солидность его повадок тоже была шестнадцатилетняя. За доктором втиснулась и заполнила остатки пространства ванной толстая медсестра.

— Посторонних прошу выйти, — строго потребовал юный доктор. Самоваров двинулся вдоль запятнанной ржавчиной, колючей стены, но, минуя медсестру, застрял.

— Проходите, проходите, — поторопила она, поколыхав могучим торсом, что, по ее мнению, должно было облегчить прохождение Самоварова. Он набрал воздуху, втянул набитый кучумовскими угощеньями живот и с усилием вырвался наружу. «Вот это, наверное, и ощущают те, кого душат подушками», — подумал он (подушкой сам он обещал удушить Кульковского!), расправился и в отместку бросил в ванную:

— Что ехали-то так долго?

— Бензину не было, — беспечно ответила медсестра. Доктор присел у ванны, рядом со скрюченным Яцкевичем. Самоварову мало что было видно из-за шерстяной спины медсестры (она тоже прибыла в пальто).