Действительно ли была та гора? - [22]

— Говорят, что хозяин того дома — старик, сидевший в тюрьме в Южной Корее. Он не только был за коммунистов, но и слыл очень образованным человеком. Конечно, такой человек и в Северной Корее может работать на хорошем месте, поэтому есть надежда найти его. Но что касается других старух, их сыновья, ничего не понимая, перешли на сторону севера и изъявили желание вступить в ряды добровольческой армии. Как узнать, живы они или нет? Когда я сказал им, что в такую морозную и снежную зиму, пройдя три тысячи ли[24]в поисках сыновей, они могут лишь напрасно потерять свои жизни, они все прислушались к моим словам.

— Вы хорошо поступили, — сказала я, понимая, каких трудов это ему стоило. — Стариков там, кажется, особо не жалуют.

— Мы что, думаешь, едем туда наслаждаться гостеприимством? После того как мир вновь встанет с ног на голову, здесь нам не избежать преследований.

Он легко сказал эти слова, но по глазам было видно, что он огорчен. Помолчав какое-то время, председатель внезапно спросил:

— Кстати, товарищ Пак, а у вас есть удостоверение горожанина?

— Конечно есть.

— И у членов семьи тоже?

— Конечно, у всех есть. Кроме двух маленьких племянников.

— Хорошо вам. Тогда зачем вам ехать на север? Если бы у меня было такое удостоверение, я никуда не поехал бы.

— Не говорите ерунды… Раз вы говорите, что не можете остаться, потому что у вас нет какого-то удостоверения, значит, вы едете?

— Вы можете позволить себе говорить «какого-то удостоверения», потому что не знаете, каково это, когда его у вас нет, — сказал он грустно.

Я растерялась, не зная, что ему ответить. Разве можно забыть, как оскорбительна была процедура получения этой бумаги? Даже женщины испытали отвратительное чувство стыда. Если говорить о брате, то можно только догадываться, что он тогда чувствовал. То, что брат стал таким подобострастным и у него стали появляться симптомы мании преследования, началось именно с получения удостоверения горожанина. С того момента, как нас начали изводить, говоря, что у нас, мол, нет даже покровителя, брат стал падать духом. Я помнила, как он, переехав в район Коянгун, ждал порядочного и доброго отношения со стороны фирмы, в которой работал, но смог лишь с великим трудом достать удостоверение жителя провинции вместо удостоверения горожанина. Если бы он тогда не поехал в Коянгун, то, возможно, не был бы ранен. К сожалению, это был мир, в котором ты никуда не мог уехать, если у тебя не было удостоверения жителя города или провинции, более того, без них ты не мог даже думать об эвакуации. Рассчитывающему любым способом получить удостоверение жителя провинции, а затем эвакуироваться брату в конце концов это удалось, но его тут же подстрелили, оставив парализованным инвалидом. Могло ли ему, как на грех, так не повезти? Даже сейчас бросает в дрожь, когда вспоминаешь о том времени.

Я быстро сменила тему разговора, чтобы уйти от неприятных мыслей.

— Вы говорите, что все члены вашей семьи эвакуировались на юг. Значит, красные выдали им удостоверения горожанина? — спросила я.

— Да… В каком же тяжелом положении была моя жена, что, получив удостоверение, уехала, оставив такого хорошего мужа, как я… — сказал он и глубоко вздохнул.

— Если бы она не смогла получить удостоверение, разве она не осталась бы? Но ведь ясно, что, уехав, она поступила правильно. Поверьте, это лучше, чем если бы она осталась здесь, ожидая вас. Неужели вы ненавидите жену за то, что она эвакуировалась?

— Разве я имею право ненавидеть ее, после того как ей пришлось из-за меня делать все те ужасные вещи?

— Она что, гулящая? — испугалась я.

— Если бы так… Во времена японской оккупации я сам пошел в солдаты и заставил ее много страдать. О себе-то я позаботился, но как же ей было трудно, ведь она осталась одна с тремя детьми. Теперь они уже взрослые, но впереди их ждут еще большие трудности.

— Как вы могли так поступить?

— Времена заставили. Вообще-то, я не такой уж плохой человек.

Мы грустно засмеялись. После он добавил со знающим видом:

— Каких только ругательств я не выслушал в этой жизни! Временами я даже думаю, что при японской оккупации было лучше. Ведь какие бы притеснения ни испытывал наш народ, как бы его ни презирали, в то время мы были вместе, сплоченной и защищенной семьей. А теперь как прикажете назвать наше существование? Это проклятая война. Люди одной национальности стали лютыми врагами, братья стреляют друг в друга из винтовок, супруги разлучаются, сосед доносит на соседа, отец и сын становятся врагами, порвав родственные связи…

Я не ожидала, что мне так радостно и приятно будет слышать, как товарищ Кан откровенно говорит о том, что камнем лежало у него на сердце. Я и подумать не могла… Впервые за долгое время у меня возникло ощущение, что я встретила кого-то похожего на человека. Не в том смысле, что он был красивым или образованным, он просто был нормальным. Когда встретишь человека, душа которого не порабощена идеологией правых или левых, чувствуешь прежде всего успокоение, тебе не нужно быть начеку и нащупывать, словно саперу, кому принадлежит эта душа — белым или красным? Как можно доходчиво объяснить такому человеку, как Кан, что, несмотря ни на что, жизнь на юге лучше?