Действительно ли была та гора? - [14]

Пока войска часто сменяли друг друга, во мне жила надежда, но когда я видела, как одни и те же солдаты остаются на несколько дней и весело проводят время, меня охватывали волнение и тревога, мне казалось, что такой мир может продлиться долго. Все, что мне оставалось, это гадать о том, что будет завтра. У меня не было никакой информации о внешнем мире, за исключением того, что я могла увидеть собственными глазами.

Я вела свою войну, и не менее успешно, чем армия. Моя борьба шла не за влияние или власть, а за продовольствие. Я хотела, чтобы мир быстро изменился, не только из-за глупой идеологии — ты за свободный или демократический мир? Мне хотелось, чтобы до того, как в нашем доме закончится еда и не останется денег, наступил мир, в котором нашей семье помогут не умереть от голода. Для нас настали плохие времена: больше не было домов, в которых мы не побывали бы. Конечно, можно было попытаться найти еду в домах, которые мы уже обчистили. Некоторые женщины, проявив недюжинную смекалку, догадались, что в детских подушках можно найти что-то вроде чумизы[23]. Но нам была противна сама мысль об этом.

Однажды в одном из домов остановился женский взвод. Когда я проходила мимо, увидела, как они выносили фисгармонию. Девушки-солдаты были моими ровесницами, а кто-то даже младше. То ли из-за возраста, то ли из-за фисгармонии они выглядели жизнерадостными и счастливыми. Впервые за долгое время я увидела девушек своего возраста, с простыми наивными лицами, не омраченными тревогами. Девушки были здоровы, и в глаза бросалась их внутренняя свобода. Видимо, я очень испугалась, потому что, увидев меня, они на мгновение напряглись. Девушки сказали, что одолжат инструмент на несколько дней, а затем вернут на место. Фисгармония была не моя, но я кивнула и весь разговор глупо улыбалась. Сначала я надеялась, что они споют под звуки фисгармонии гимн КНДР, сыграют какую-нибудь народную корейскую мелодию или просто популярную песню… Но стоило мне представить их молодые и звонкие голоса, такие чуждые всему, что было связано с войной, как меня охватило отчаяние: мне показалось, что этот мир никогда не изменится. Но девушки, не пробыв даже нескольких дней, уехали в неизвестном направлении.

Дом семьи Чжонхи находился в центре района, где были расквартированы войска северян, поэтому члены ее семьи получили разрешение на свободное передвижение. В чем мы точно отличались с матерью Чжонхи, так это в том, что вокруг нее всегда было полно солдат и офицеров, а вокруг меня — никого. Мать Чжонхи тогда занималась не только шитьем погон, она с удовольствием выполняла всевозможные мелкие поручения, о которых просили военные. Что касалось Чжонхи и Чжонсоба, они стали любимцами солдат. Особенно любили Чжонсоба. Если кто-нибудь его не тискал, то он обязательно сидел у кого-то на плечах. Мало кто не смог эвакуироваться, и среди оставшихся в основном были старики, поэтому солдаты и офицеры с удовольствием баловали детей.

2

Со временем меня начали терзать сомнения, связанные с тремя оставшимися в городе людьми. Тех трех северян, что расклеивали листовки на следующий день после снегопада, я до странного часто встречала либо в доме Чжонхи, либо по дороге к нему. Первый человек, на погонах которого сияла звездочка, был офицером, второй — старшиной, третий — конюхом. Как и мать Чжонхи, я обращалась к ним «товарищ офицер», «товарищ старшина», «товарищ конюх». Я запомнила их лица, но не смогла выделить какие-то особенности или черты характера, отражавшие разницу в их званиях. Что касается конюха, то им я интересовалась больше всего. Бывало, я даже обращалась к нему не «товарищ конюх», а «господин Шин». По сравнению со старшиной или офицером он не имел никакой власти. Рядом с их формой его одежда выглядела почти бедно. Но пусть на его простеганном военном обмундировании не было никаких нашивок, мои мысли постоянно возвращались к нему. Я спрашивала себя, почему я все время думаю о нем. Может, потому что из всех троих он казался самым взрослым и образованным?

Господин Шин управлял телегой, запряженной одной лошадью. Днем телега стояла в сарае пустого дома, а ночью он откуда-то доставал продовольствие и боеприпасы и затем, погрузив их на телегу, куда-то отвозил. Со стороны казалось, что он работал так же точно, как автомат, не дающий осечек. Именно он предложил мне пойти работать в народный комитет помощницей председателя Кана. Я старалась избежать работы в комитете, мне не хотелось сотрудничать с новой властью, но в предложении Шина была сила, которой я не могла сопротивляться. Не знаю, может быть, сыграло свою роль то, что он не был военным.

Возможно, то, что председателем микрорайона Хёнчжондон стал такой человек, как господин Кан, тоже произошло с подачи этой троицы. Они выглядели так, словно их задачей было не воевать, а втереться в доверие к жителям города и создать какое-нибудь секретное производство. Но в городе оставалось слишком мало гражданских, чтобы эти трое могли спокойно слиться с толпой. Их действия бросались в глаза. Я, как и они, не только в своем районе, но и по всему Сеулу ловила на себе косые взгляды. Пожалуй, я не встречала в городе приветливых лиц. Исключением была пара симпатизировавших мне молодых людей. Даже в помещении народного комитета был косо смотревший на меня исполняющий обязанности распорядителя похорон.