Действительно ли была та гора? - [102]

Тина Ким сказала, что в качестве свадебного подарка купила мне платяной шкаф. Это был очень дорогой подарок — благодарность за то, что я писала любовные письма вместо нее. Но, когда настало время обмениваться подарками с женихом, несмотря на то что я выходила замуж, имея платяной шкаф, мне нечего было подарить ему. В те времена богатые люди дарили часы, бедные — авторучку «Parker», но в нашем доме даже этого не захотели сделать. Подарок такой стоимости втайне от матери я могла сделать сама, заранее сказав об этом жениху, но я не сделала этого. Когда в сикчжане[124] главный распорядитель торжества спросил о подарках, я ответила, что у меня их нет. В тот момент мне хотелось отказаться от всего, что связывало меня с горячей любовью и ненавистью матери, которые у нее никак не получалось контролировать. Семья жениха была достаточно обеспеченной, и я получила украшения из перламутра и едан — подарки со стороны жениха невесте, но наша знатная семья не купила ему даже рубашку. Несмотря на это для меня священным подарком матери было то, что она старалась не показывать, что она своего подавлена и удручена, ведь теперь ей приходилось оглядываться на то, что скажут люди, увидевшие, что она не приготовила подарки.

На банкет, устроенный семьей жениха, мои родственники пришли с пустыми руками, просто чтобы поесть. Несмотря на скромную свадьбу, где столы и стулья не заняли даже одного угла зала, мать хотела услышать от родственников, что она удачно выдала дочь замуж. Она пригласила всех родственников, живших в Сеуле, и всех родственников и знакомых из родных мест, живших в эвакуации в провинции Канхвадо, специально послав за ними человека.

Свадьба проходила в самом большом китайском ресторане «Асовон». Все родственники завидовали мне, думая, что я выхожу замуж в очень богатый дом. Мать, нисколько не смущаясь тем, что, не дав ни одного пхуна, привела с собой всю родню, вела себя так, будто ее должны были благодарить только за то, что она пришла поесть. Я раньше слышала от нее, что если в роду со стороны жениха не было янбанов, то за такого парня девушка выходила замуж, заткнув за пояс лишь гребешок. Еще мать говорила, что не было такого обычая, по которому семья невесты, получив со стороны жениха подарки или деньги, готовила все необходимое для свадьбы, а если и было, то такими недостойными делами занимались люди среднего достатка или простолюдины. Интересно, к обычаям какого сословия можно было отнести то, что сейчас делала мать? Вероятно, ей действительно казалось, что она отрывает от себя кусок плоти.

Переехав в дом жениха после окончания свадебного банкета, надев хвальот и чжуктури[125] и отдав пхэбэк[126], я заняла место за красиво украшенным свадебным столом. Это был такой большой свадебный стол, что мне пришлось усесться на стопку из нескольких тонких подушек, сложенных друг на друга, чтобы мое лицо было видно собравшимся во дворе. Мне не хотелось, как желала сторона мужа, проводить первую брачную ночь в его родительском доме, поэтому мы решили отправиться в свадебное путешествие, хотя и знали, что будет сложно уладить это дело. До сих пор гражданскому человеку, чтобы спокойно переправиться через реку Ханган, надо было пройти утомительную процедуру получения разрешения на переправу. Тогда было не так уж много мест, куда отправлялись в свадебное путешествие. Когда мы вернулись домой, переночевав одну ночь в Инчхоне, где целый день знакомились с его родственниками, свекровь три дня экзаменовала меня на кухне. После этого, отправляя меня в родительский дом, она не удержалась, презрительно сказав:

— Я с удовольствием отправила бы в твой родительский дом все с вашего свадебного стола, но тогда примерно столько же придется отправить нам. Я подумала, что положение твоего дома не позволит сделать это. Поэтому я посылаю тебя с пустыми руками, чтобы мать не беспокоилась об ответном угощении. Возвращайся обратно ни с чем.

Мне было обидно слышать эти слова, но я знала, как не реагировать на презрение. Способ был прост: не думай, что презрение — это презрение. Свекровь, говоря, что отправляет меня домой с пустыми руками, все же завернула мне с собой мясо, водку и тог[127]. Мужу надо было выходить на работу, он привез меня в дом моей матери и сказал, что заедет за мной только вечером.

В то время не было даже обычного телефона, поэтому мне пришлось пойти к матери без предупреждения. Я надеялась, семья догадается, что в такой чудесный день меня отправят в родительский дом, и будет меня ждать. К моему удивлению, меня встретила только младшая двоюродная сестренка, караулившая дом. Мать, видимо, ушла стирать белье в Чоннын, забрав с собой олькхе и детей. В новом доме, находящемся в районе Самсонгё, куда недавно переехала семья, состояние водопровода оставляло желать лучшего.

Как только муж уехал, сестренка сказала:

— Сестра, ты очень радовалась тому, что вышла замуж, но ты, наверное, не знаешь, насколько была огорчена твоя мать. Ты знаешь, как сильно она плакала, когда все разъехались? Она целый день так громко плакала, что дом стал казаться местом, куда пришла смерть. Сестра, я впервые в жизни видела, чтобы так долго и горько плакали. Видимо, она все еще переживает. Сегодня, говоря, что не желает оставаться дома, она ушла стирать белье, забрав с собой олькхе и детей. Я не знаю, может быть, она скоро вернется, выплакавшись в ущелье Чжоннын.