Едва я услышала эти слова, как у меня хлынули слезы. Сначала я пыталась держать себя в руках, но это было выше моих сил, и я заплакала навзрыд. Неужели мать терпела до этого дня, чтобы услышать плач своей черствой дочери? Слезы, как вода, которая в конце концов, найдя брешь в плотине, разрушает ее, похоже, не собирались кончаться, даже плачь я целый день. Сестренка, бегая вокруг, все время испуганно спрашивала:
— Что-то случилось в доме мужа?
Но я так горько и безутешно плакала, что не было свободного вздоха, чтобы объяснить все сестре. Целый день ушел на то, чтобы выплакаться.
Когда на закате дня семья вернулась домой, водрузив на головы прокипяченные, выбитые и постиранные до белизны простыни и пододеяльники, я уже выплакалась и привела себя в порядок. Лицо матери, развешивающей белье, отражало его белый цвет и выглядело посвежевшим и умиротворенным.
Я подумала: «А не был ли сотрясавший меня плач для нас с матерью необходимым обрядом перехода к новым отношениям, чтобы в будущем жить мирно и спокойно? Не был ли он тем средством, которое успокоит боль в груди и сблизит нас?» Однако я знала, что если бы я встретилась с ней, мы не заплакали бы. Это были слезы, которые мы могли позволить себе, потому что находились в разных местах и не видели друг друга.
Хорошо, что в тот день она ушла стирать белье в Чжоннын.