Девятьсот восемьдесят восьмой - [35]

– Никак не пойму этот народ! – проворчал он. – Всего им мало.

– Что-то случилось? – поинтересовался Марсель.

– Жадность случилась. Как узнали о том, что сынков тарасовских больше нет, все подбивают меня отправиться на поиски их тайника, в котором они добро схоронили. И где я его найти должен? Эх…

Тимоха безнадежно махнул рукой и вздохнул. Историк мог понять обе стороны, но в этот момент у него были более важные дела.

– Нигде не могу Меланью найти, – пожаловался он. – Хочу спросить, когда Муса на ноги встанет.

– Так она в соседней роще – за травами отправилась. Сказала, что скоро вернется.

– Какая роща? Эта, что ли? – историк указал на деревья, которые росли всего в паре сотен метров от селища.

– Она самая.

– Тогда я сам схожу туда.

– Сходи, если так хочется, – пожал плечами мужик. – Небось не заблудишься.

Выйдя за пределы поселения, Марсель быстрым шагом направился к роще, но, подойдя ближе, с удивлением остановился. До него донесся чистый женский голос, который пел какую-то песню. Звуки были настолько прекрасными, что он некоторое время не мог поверить, что пела Меланья, – если бы он не видел ее, то мог бы предположить, что этот чудесный тембр принадлежал молодой красавице. Тем не менее сомнений не было: пела именно знахарка – подойдя ближе, историк увидел, как женщина, сидя на траве и поглаживая ее, словно хотела приласкать, то и дело прикладывала руки к груди. Поняв, что в очередной раз оказался невольным свидетелем какого-то таинства, Марсель медленно опустился на корточки и стал слушать. Слова песни были совершенно простыми и наивными – в них некая девица ждала любимого из похода и, не дождавшись, бросилась вниз со скалы. С тех пор скала носит ее имя. Несмотря на минорные ноты, чувствовалась в песне сила, из-за которой грустный смысл не казался таким уж грустным. Наконец, допев до конца, женщина поднялась и пошла по направлению к густым зарослям. Остановившись возле них, стала обрывать красные плотные соцветия и складывать их в наплечную сумку. Решив, что пора обнаружить свое присутствие, чтобы знахарка не подумала, будто он подсматривает за ней, историк сделал несколько шагов по направлению к ней.

– Ты очень громкий, – вдруг заявила Меланья, не оборачиваясь.

– Да? Хм… – смутился от неожиданности Марсель. – И давно ты меня заметила?

– Давно.

– Что ж, я и не думал прятаться.

– Знаю. Что ты хочешь от меня? – Женщина продолжала стоять к нему спиной, и историк мог только догадываться о том, какие чувства она испытывает.

– Нужно поговорить о Мусе.

– Тебе нужно – ты и говори. А я послушаю.

Судя по всему, Меланья не испытывала к нему симпатии. Вероятно, мавр успел рассказать ей что-то, что характеризовало его не лучшим образом. Может быть, это и хорошо.

– После того как мы закончим наше дело, Муса вернется со мной.

Помолчав пару секунд и не дождавшись ответа, историк продолжил:

– Так, во всяком случае, я думал раньше.

– А теперь?

– Теперь я начал в этом сомневаться.

– Почему?

– Да есть у меня парочка причин. Не хочу ходить вокруг да около. Ты любишь его?

– Это не твоего ума дело, – ровным голосом отозвалась женщина, а Марсель поймал себя на мысли, что готов начать горячиться. Взяв себя в руки, он постарался говорить спокойно:

– Моего, если это так. Муса ведь говорил тебе о том, что нас связывает?

– Говорил. – Меланья повернулась к собеседнику впервые за все время разговора и взглянула ему прямо в глаза. – И я не понимаю, почему он до сих пор верен своей клятве.

– Он человек слова, – осторожно заметил историк, обрадованный тем, что разговор пошел в нужном направлении.

– Он отплатил тебе сполна, – осуждающе покачала головой знахарка. – А ты? Что ты дал ему, помимо своей веры?

– А что я должен был дать ему?

– Хотя бы то, что обещал. Он мог стать тебе другом, а стал рабом твоим. Рабов много, а верный друг – редкость. И зачем я тебе это говорю?

Женщина грустно вздохнула и снова принялась собирать соцветия.

– Я обещал ему свободу, – напомнил Марсель.

– Сколько раз? Стоит ему выполнить твое задание, как ты тут же придумываешь еще одно, потом – еще. И так будет всегда. Когда же ты насытишься?

– А вдруг я уже насытился?

– Так иди и скажи ему об этом. Освободи его от клятвы, которую он дал тебе когда-то. Оправдайся перед своим богом, если ты действительно веришь в него.

– И что дальше? Уедешь с ним?

– Я уже говорила, – отозвалась Меланья, – это тебя не касается. Я никаких обещаний тебе не давала, так что и отчитываться перед тобой не стану.

– Твое право.

Марсель услышал все, что ему было нужно, и, резко повернувшись, направился к селищу. Если Муса на самом деле решил строить свое счастье с этой несговорчивой бабой, у него должны были быть на то весьма веские основания. Возможно, ему удалось разглядеть в ней то, что было не видно остальным. В конце концов, подумал историк, кто он такой, чтобы осуждать его выбор? Главное – что он, наконец, выяснил, в чем дело, и теперь мог со спокойной совестью завершить то, что по какой-то причине не смог или не захотел сделать Кирилл.

Войдя в избу, где находился Муса, историк застал пациента в том же положении, что и раньше. Увидев начальника, мавр удивленно взглянул на него, но ничего не сказал. Марсель же, выдержав многозначительную паузу, заявил: