Девять жизней Молли Джонсон - [3]

«Так что же, чтобы одного человека провести, надо другого убить?»

«Выходит, что так матушка, - Молли улыбается. - Только провести потом целую семью можно. Это не я сама догадалась, мне колдунья одна сказала, в соседней стране, за вратами. Жизнь за жизнь, говорит, смерть жизнь вычерпывает, да не одну, а целого рода. Только не знаю, как насчет человека. Это же все приставы были, на всех на них метка черноголовых. Ты думаешь, матушка, они люди?»

Нет, ваша честь, я суд не оскорбляю, мне уже все равно, словом меньше, словом больше. Только вы велели правду говорить. А правду говорить лучше, чем лгать. Я вот всю жизнь лгала, знаю, о чем речь.

Так я и благословила Молли и Ника на их дело. «Только, - говорю, - вблизи дома не убивайте никого, а то вас найдут».

«Хорошо, матушка», - они отвечали.

И Джону мы говорить не стали. Он тогда только-только лавочку открыл, на рынке торговал, с черноголовыми тоже дело имел - ну, положено так, а кроме него некому было, он самый умный в деревне, мой Джон. А тут сноровка особая нужна, ваша честь. Не так посмотрел, не эдак поклонился - и прости-прощай, заглянут в твою голову и всю подноготную вызнают. Ну, вы знаете, ваша честь.

Так год прошел. Детям нашим по пятнадцать исполнилось, мы уже и к свадьбе готовиться начали понемногу. А трупов прибавилось, к тем двум еще шесть пришло, из разных мест. Ну и шесть семей они вывели. Я только диву давалась, как Ник с Молли умудряются туда-сюда обернуться, чтобы их не хватился никто.

А однажды ночью не спалось мне. Джон-то мой рядом храпит, а я лежу, ворочаюсь без сна. Потом слышу - как будто внизу что-то хлопает.

Я встала, свечу зажгла, спускаюсь в кухне: а там Ник мой лежит, кровью залитый, и Молли над ним рыдает. Вот, говорит, матушка, там засада была, ждали они нас. И Ника изранили, он меня защищал. «Это, — говорит, — наш девятый был. Все свои девять жизней я на чужие смерти истратила, жизнь за жизнь, как в воротах этих. Все кончено теперь, Ник умрет, и я с ним умру, не могу без него!»

«Ну, - говорю, - заладила! Слезами горю не поможешь, давай за водой быстро, одна нога здесь, другая там!»

А Джон с вечера спину потянул: моложе-то мы с годами не становимся. Раз Ник с Молли ушел, мы и бак наполнять не стали: думали, до утра хватит, а там дети помогут. Молли схватила котелок и побежала к ручью. Я же давай очаг разводить и хоть тем, что есть, раны промывать. Джон тоже проснулся, спустился вниз. В чем дело, говорит? Я объясняю.

«Эх, - отвечает Джон, - что же ты мне раньше не рассказала! Я на рынке от них слыхал: новый амулет теперь появился, специально, мол, на этих зверюг настроенный, которые приставов дерут. Теперь-то уж скоро заявятся…»

И пошел запирать окна, двери и над ними всеми подковы вешать - авось уберегут от черноголовых. Да только не уберегли.

Пришли они и вломились прямо в мою чистую кухню, с черного входа. Я стою ни жива ни мертва, поверить не могу, что все взаправду. Тут слышу как ворчание позади… И уж на что я от страха сама не своя была, а обернулась. Вижу: стоит позади меня огромный черный пес. Изранен весь, из ран кровь сочится, а скалится так, что рука сама перекреститься тянется. Да только не страшно мне от него было. Сердцем я чуяла: это мой мальчик, Ники это мой! Вот как его, оказывается, Молли учила через ворота свои ходить.

А что потом было, я не помню. Треск, свист, рычание. Кажись, и я кого сковородкой огрела, да только не поручусь, ваша честь - совсем плохая память стала. Вот как мне от одного из черноголовых прилетело по голове, так саму себя не помню. Уже в тюрьме прочухалась. Темно, страшно, нет никого. Кое-как подобралась, за решетку схватилась, зову: «кто здесь?!» — а мне только черная метка со стены напротив скалится. Села я, заплакала, что уж тут. Слабая я женщина, глупая. Только больше не плачу с тех пор.

Так я и не знаю ничего про своих. Про Джона моего с Ником, живы ли. И Молли в последний раз видела, когда она к ручью убегала: лицо бледное, все в слезах, котелок в руках немытый.

Нет, я ничего у вас спрашивать не хочу, ваша честь.

А вот так, не хочу и все. Знаю я, что вы мне скажете. Да разве ж вы что другое мне сказать можете? А я уж все проплакала, что нужно. Ни о чем не жалею. Я свою жизнь как надо прожила, бог про то знает. Да и не закончена еще она. Не верю я, что эти девять жизней, что моя Молли отобрала, вычерпали все ее девять жизней  - нет ни в одном из вас настоящей жизни, видимость одна! Зато других людей она отсюда вывела.

Я знаю — мои вернутся и спасут меня. Хоть из костра, хоть с колеса, если приговорите. И уведут с собою. А дверь запросто откроют  - вон сколько вас тут с черными метками, ваша честь, господа присяжные.

Я не боюсь, ваша честь. Чего мне бояться? Это вы бойтесь.

Весь ваш Третий Рим благословенный.