Девять работ - [10]

И все же ни один город не способен увянуть за пару часов воскресной праздности быстрее Неаполя. Он напичкан праздничными мотивами, забравшимися в самые неприглядные места. Хлопают опускающиеся на окне жалюзи, и это выглядит так, словно подъем флага где-нибудь в другом месте. Пестро одетые мальчики ловят рыбу в темных ручьях и бросают взгляды на помадно-красные колокольни. Высоко над улицами растянуты бельевые веревки, на которых словно вымпелы развеваются сохнущие вещи. Мягкие солнечные огни вспыхивают в стеклянных резервуарах с прохладительными напитками. День и ночь сияют эти павильоны с легкими ароматными соками, на которых даже язык усваивает, что такое эта пористая проницаемость.

Однако если в дело каким-то образом вступает политика или календарь, то все скрытое и рассеянное смыкается в шумном празднестве. И его всегда венчает фейерверк над морем. С июля по сентябрь побережье между Неаполем и Салерно по вечерам превращается в полосу огней. То над Сорренто, то над Минори или Праджано, но всегда над Неаполем висят огненные шары. Здесь огонь обретает наряд и суть. Он подчиняется моде и творчеству. Каждая церковная община считает своим долгом превзойти праздник в соседней новыми световыми эффектами.

При этом древнейшая стихия китайского происхождения – заклинание дождя в образе взвивающейся подобно воздушному змею ракете – оказывается намного превосходящей теллурическую роскошь: установленные на земле вращающиеся огненные колеса и объятое огнями святого Эльма распятие. У берега пинии Giardino Pubblico[13] смыкаются вверху, образуя крытую галерею. Если оказаться в ней в праздничную ночь, можно увидеть, как огненный дождь пронизывает верхушки деревьев. Но и здесь никаких отрешенных мечтаний. Завоевать расположение публики любой апофеоз может только треском и грохотом. Во время главного праздника неаполитанцев, Пьедигротта, эта детская радость от громкого звука приобретает дикий облик. В ночь на восьмое сентября целые банды мужчин, до сотни человек, бродят по улицам. Они дудят в огромные бумажные раструбы, отверстия которых прикрыты причудливыми масками. Они берут прохожих в плен, окружают и оглушают какофонией множества труб. Целые профессии основаны на актерстве. Продающие газеты мальчишки тянут изо рта названия «Roma», «Corriere di Napoli», словно резинку. Их крики – городская мануфактура.

Добывание денег, исконное занятие в Неаполе, смыкается с азартной игрой и придерживается праздников. Известный список семи смертных грехов помещал высокомерие в Генуе, алчность – во Флоренции (немцы в старые времена были другого мнения и потому именовали то, что называется греческой любовью, «флорентийскими делами»), расточительность – в Венеции, гнев – в Болонье, обжорство – в Милане, зависть – в Риме, а лень – в Неаполе. Лотерея, в Италии захватывающая и всепоглощающая, как нигде в другом месте, остается прообразом заработка. Каждую субботу в четыре часа на площади перед зданием, в котором определяют выигрышные номера, собирается толпа. Неаполь – один из немногих городов со своим розыгрышем. Государство взяло с помощью ломбарда и лотереи пролетариат в клещи: в одном месте выдает ему то, что потом в другом месте забирает. Более осмысленное и либеральное опьянение азарта, в который вовлечена вся семья, заменяет алкогольное опьянение.

На этот азарт и настроена деловая жизнь. Человек стоит в распряженной коляске на углу улицы. Вокруг собралась толпа. Козлы коляски подняты, и торговец что-то достает оттуда, не уставая нахваливать. Мгновенно это что-то скрывается в розовой или зеленой бумажной обертке. Взмах руки – и она продана за несколько соль ди. Таинственные торговые манипуляции продолжаются. Скрываются в обертках счастливые лотерейные билеты? Пирожки, в одном из которых прячется приносящая удачу монетка? Чего так жаждут эти люди и почему торговец обладает такой волшебной властью над ними? – Он продает зубную пасту.

Бесценным подарком для такой предприимчивости оказывается аукцион. Когда уличный торговец, начиная с утра в восемь часов распаковывать товар, представляет по очереди зонты, отрезы полотна, шали, поначалу недоверчиво, словно сам хотел бы сперва проверить, на что они годятся, затем воспламеняется, заявляет фантастические цены, а когда предлагает большой платок, полностью развернув его, за пятьсот лир и затем спокойно складывает его, с каждым движением снижая цену, пока не умещает его полностью на ладони, и готов в конце концов отдать его за пятьдесят, он полностью верен древним законам базарного торга. – Об азартности торгующихся неаполитанцев есть замечательные истории. На оживленной площади весьма дородная женщина роняет веер. Она беспомощно озирается; поднять его самой при ее комплекции трудновато. Находится кавалер, готовый оказать ей услугу за пятьдесят лир. Они торгуются, и дама получает свой веер за десятку.

Блаженство товарных развалов! Ведь здесь они неотличимы от прилавков, как и полагается на базаре. Торговые ряды стремятся быть как можно длиннее. В крытом ряду есть лавка игрушек (здесь же можно купить духи и рюмки), сказочная по своим богатствам. Похожа на галерею и главная улица Неаполя, Толедо. Это одна из самых оживленных улиц Земли. По обеим сторонам узкого пространства нахально, грубо, соблазнительно раскинулось все, чем богат портовый город. Только в сказках бывают такие длинные заколдованные тропинки, которые нужно пройти, не оглядываясь по сторонам, если не хочешь попасть в лапы дьяволу. Есть тут и универмаг, в других городах магнетический центр солидной торговли. Здесь он лишен привлекательности и уступает всякой всячине, теснящейся поблизости. Лишь одно незначительное поражение терпит малая торговля – мячи, мыло, шоколад появляются и там, но уже тайком, под прилавком.