Девять хат окнами на Глазомойку - [26]

— Посодействуйте. Каждый человек для нас — находка. Вот и Зайцеву подмога.

— А мы вместе с ейным мужем на тракториста учились, — сказал Митя. — Он последним в город подался. Накрылась его деревня!

— И земля там есть? Вы бывали в Поповке? — спросил Глебов у агронома.

— Дорога туда пропала. Да и какая дорога, название одно. Теперь начисто заросла.

— Сколько земли возле Поповки?

— Пашни сорок семь гектаров. Луг рядом, тоже под ольхой не видно. С десяток гектаров огородов…

— Черт знает что! — вскипел Глебов. — Как же вы допустили?!

— Но вы же сами, Аркадий Сергеевич! И Дьяконова заставили подписать, что Поповка неперспективная. Между прочим, Лужки — тоже. Но люди в Лужках остались на свой страх и риск, не верили, что ихняя земля и труд никому не пригодятся. А недавно мы дорогу сюда сделали. Как? А методом народной стройки… И от души отлегло. Митя, ты ведь тоже собирался в отход, признайся?

— Было такое, — ответил Зайцев, не подымая глаз от тарелки. — Ваша матушка все отговаривала. Ну, и за себя побаивался тоже. За брошенную землю, конечно. За остатний народ. У нас тут старики живут. Силантий, который работает, еще однорукий Потифор Кириллович с доченькой, они бычков пасут, ну и один очень старый, он из хаты уже не выходит. Вдова Тимохина с сыном бегают к нему сготовить, прибрать. Если бы я уехал, тогда им всем невмоготу, ни огорода вспахать под картошку, ни сена припасти. Да и сам я привык здесь, неохота по чужим местам околачиваться. Вот и остался. А в прошлом годе мы чуть не двести тонн зерна намолотили, половину колхозного плана по картошке исполнили. И нынче, по всему видать, не меньше должны бы дать.

Глебов задумался, поглядывал на часы. С укоризной сказал Савину:

— Что же это вы, Михаил Иларионович, не попросили о дороге в Поповку? Ведь столько земли там брошено! Столько судеб порушено…

— Как — не просили? — Савин чуть не поперхнулся. — На исполкоме Дьяконов требовал, а дорожники не согласились. Туда через болото, через лес. Они привыкли строить где полегче, чтобы планы выполнять и премии отхватывать. Ведь и понять их можно: у каждой организации свой план, ему и молятся, а забота колхозов и всякие Поповки — чужое дело. Подрядчиков больше, чем пальцев на руках, и у каждого — план сверху даден, свои прибыли записаны, премии тож, свои материалы на складах зажаты. Вон какие, дома-уроды ставят, всю природу испортили. А что район? Что мы? Они и другом подчинении. Вывеску красивую навесили, двери дерматином обили — вот тебе и удельное княжение. Самоеды, одним словом. А когда мяса в магазине нет, шумят: почему колхозы не поставляют! Знают же, что у нас людей нет, переманули к себе и быстро забыли, для чего сами родились.

«Павел Буре» гулко пробил пять. Глебов устало сидел, упершись взглядом в тарелку перед собой. При последнем ударе он рывком поднялся, положил салфетку на стол.

— Пора. За хлеб-соль спасибо. Хозяйка, Зинаида Михайловна!

Зина вышла. Глебов пожал ей руку, заспешил. Вон как засиделись, шестой час пошел!

— Я останусь, Аркадий Сергеевич, — попросил Савин. — Кое-какие дела в Лужках. Строим большой навес, а под руками ничегошеньки! Погода диктует.

— Да, пожалуйста. Я бы с удовольствием еще посидел-поговорил, но в семь у меня разговор с обкомом, опаздывать не позволено.

Шофер уже сидел за баранкой, такой довольный, с пылающими щеками. Они тронулись, проехали насыпь. Глебов искоса посматривал на улыбчивое лицо шофера. Резковато спросил:

— Выпил, что ли?

— Как можно, Аркадий Сергеевич!

— А чего сияешь будто солнышко красное?

— Да так…

— Угостила тебя красна девица?

— Ну!.. По первому разряду. Та еще хозяйка, доложу вам.

— Это и я приметил. Отец не нахвалится. Толкует, что никакой работы не боится.

— Воспитание! Она ведь тутошняя, в нашей школе и обучалась.

7

Не первый раз разбираясь в причинах, породивших бесчисленное множество недостатков и даже упадок сельских дел в своем да и в других районах Нечерноземья, Глебов все чаще возвращался к мысли, которая поначалу казалась ему просто крамольной, но тем не менее все более близкой к истине. И вот разговор с агрономом Савиным, один из немногих откровенных разговоров, подтвердивший эту мысль.

В самом деле…

Когда и как это случилось, что главная ответственность за создание хлеба и молока оказалась не на тех людях, которые производят продукты и знают лучше всех, как это делается, а на работниках районных и областных учреждений, на специалистах, осевших в этих учреждениях? Из каких таких соображений сместился самой жизнью установленный порядок, породив бесконечную цепочку проблем? Из каких таких далей появилась курьезная практика командовать земледельцами, контролировать их, постоянно подталкивать, побуждать к тому самому, что испокон веков составляет для них смысл и радость жизни — к труду на земле? Чем занят Глебов и сотни работников райцентра в десятке учреждении, как не подталкиванием разными способами — от поощрения до наказания — нескольких тысяч земледельцев? Всем очевидно, что они и без напоминаний заинтересованы своим делом, поскольку работа, и только работа, позволяет им жить лучше, приобретать уважение от других людей, для которых продукты поля и ферм нужны позарез, — для городов с их индустрией. Ведь это неразрывная цепочка: город и село. И там и тут делают товары, продукты, без чего нет общественных благ. Город и деревня друг без друга не могут. Никто из них не претендует на командование. Они — партнеры. И этим все сказано. Партнеры-сотоварищи, друзья.