Девяностые годы - [162]

— Ну что ж, мэм, долг платежом красен, я так полагаю, — изрек он со своим обычным простодушно-нахальным видом. — Я ведь тоже оказал вам немалую услугу — тем, что держал язык за зубами. Вы думаете, я не знаю, кто был с Фриско на балконе в ночь под Новый год, когда ребята искали его по всему дому?

Глава LV

Каждое утро Олф покидал свой беленький домик, прячущийся в тени перечных деревьев, и направлялся на рудник. Надшахтные строения и зыбкие опоры копров темнели на крутом склоне хребта, вонзаясь в голубое небо. Там, среди ветхих, покосившихся зданий, сгрудившихся вокруг главной шахты, стоял небольшой сарайчик из гофрированного железа, который Олф именовал своей конторой.

Здесь Олф работал большую часть дня. Серая замызганная куртка и старая фетровая шляпа висели на гвозде у двери. Он надевал их, когда спускался в шахту, и поэтому они всегда должны были находиться под рукой. Никогда нельзя знать наперед, когда потребуется спуститься под землю, чтобы проверить, как идет проходка нового штрека, или еще по какому-либо неотложному делу.

В железном сарайчике было душно и жарко, как в печке; за распахнутой настежь дверью ослепительно сверкала на солнце голая красновато-бурая земля. Но Олф с головой уходил в доклады, отчеты, переписку, решительно вычеркивая из своего сознания все, что не имело прямого отношения к руднику и добыче золота. Когда рабочий день кончится, он вернется домой, где его ждут Лора и Эми, и в этом его счастье! Больше ему ничего не нужно, говорил себе Олф.

В вопросе о правах старателей на россыпное золото он уже принял решение и не отступит от него; он уже поставил об этом в известность секретаря союза старателей. Если кто-либо из старателей застолбит участок на мидасовском отводе, он вынужден будет выполнить распоряжение компании и потребовать от приискового инспектора удаления старателей с отвода. После разрыва с Динни Олф никому не собирался давать отчет в своих поступках.

Он теперь уж не встречался со своими старыми товарищами — старателями; видел их только случайно, когда бывал по делам в Калгурли или забегал в трактир выпить кружку пива.

Столкнувшись как-то раз на улице с Динни, Олф пригласил его зайти с ним в трактир, но Динни отказался. Теперь Олф проводил время с промышленниками и управляющими рудников. Из старых товарищей Олфа никто не желал иметь с ним дела.

Вот Фриско — тот как-то умудрялся поддерживать хорошие отношения со старателями, хотя всем было известно, что он держит руку промышленников. Впрочем, после первых арестов, когда страсти начали разгораться, Фриско укатил на побережье и провел лето, купаясь в море и плавая на яхте. Когда же Верховный суд стал на сторону старателей и заключенных выпустили из тюрьмы, Фриско вернулся. Он вместе со старателями праздновал их победу и сорил деньгами направо и налево, хотя все понимали, что борьба не кончена и наступило только что-то вроде вооруженного перемирия.

В эти дни Олф с горечью убедился, что все старые товарищи от него отвернулись.

— Они охотно зубоскалят с Фриско, который все время строит козни у них за спиной, — жаловался он Моррису, — а со мной и словом не хотят обмолвиться.

Моррис отлично понимал, в чем тут дело. Чего, собственно, могли ждать от Фриско его старые товарищи? Они знали наперед, что он станет на сторону айвенговского синдиката и золотопромышленных компаний. Фриско никогда и не скрывал, что его цель — нажива, а на все остальное ему наплевать. Другое дело — Олф. В него верили. Старатели помнили честного, прямодушного парня, помнили доброго товарища, на которого всегда можно было положиться в беде. И вот теперь этот человек стал на Сторону тех, кто творит жестокое и несправедливое дело! Как могли они примириться с этим? Ведь Олф сам был старателем когда-то. Это не то что Фриско де Морфэ — выскочка, шут гороховый. Понятно, что он держит руку капиталистов, которые хотят хозяйничать в стране и попирать права австралийских рабочих. Но Олф Брайрли! Нет, старатели не могли простить ему эту измену.

Подлость — то, что он делает, говорили они. Мало того, что он оправдывает подобную несправедливость, нет, он, видите ли, готов сам сажать людей в тюрьму за то, что они отстаивают свои права.

Олф сразу постарел и осунулся за эти дни. Он видел, куда завела его эта борьба. Люди, которых он привык считать своими друзьями, не узнавали его при встречах — они смотрели на него так, словно перед ними было пустое место. А иные даже отплевывались, когда он проходил мимо, и отпускали язвительные замечания на его счет. А у него ни разу не хватило духу возмутиться, крикнуть им что-нибудь в ответ. Он знал, что они правы. Смущенный и жалкий, проходил он по улице, стараясь не глядеть по сторонам, угрюмо бормоча «добрый день», если ему встречался Динни, и никогда не получая ответа. С промышленниками он держался холодно и замкнуто, словно хотел показать, что не они ему, а он им делает честь, соглашаясь общаться с ними.

Моррис был привязан к Олфу. Олф много сделал ему добра — приютил его у себя после урагана, помог стать на ноги — и, может быть, благодаря Олфу Моррис сумел взяться за дело, когда ему подвернулось похоронное бюро. Моррис чувствовал, что среди окружавших его людей Олф ему как-то ближе всех, и то же чувствовал Олф. В эти тяжелые для него дни он еще больше сблизился с Моррисом, ибо это был единственный человек, с которым он мог поговорить по душам.