Фриско собирался дать новогодний бал. Для всех друзей — без различия их занятий и положения в обществе. Словом, в духе лучших старых традиций приисков, сказал он. Фриско особенно настаивал на том, чтобы все старожилы прииска посетили его бал, и Моррис пообещал прийти и привести Салли. Олф и Лора, Робийяры и чета Моллой — все собирались к Фриско на бал, и Мари взялась переделать свое и старые вечерние платья Салли, так как о новых не могло быть и речи. Мари даже мысли не допускала, что она и Салли могут ударить в грязь лицом перед фешенебельными друзьями Фриско, которых, вероятно, будет на балу немало.
Когда Салли и Мари, обогнув новое внушительное здание гостиницы «Палас», свернули на Хэннанскую улицу, у подъезда гостиницы остановилась щегольская коляска и из нее вышла молодая женщина. Пораженные ослепительным зрелищем голубых газовых юбок и голубого страусового пера, ниспадающего с крошечной голубой шляпки. Мари и Салли приостановились, и у Мари невольно вырвалось удивленное восклицание. Хорошенькое личико, выглядывавшее из голубого облака, засияло улыбкой при виде Мари и Салли, и голубое видение бросилось к ним навстречу.
— Да ведь это вы, дорогая мадам Робийяр! И вы, миссис Гауг! Ах, как я рада! Это я, Лили! Ну да, да! Вы помните меня? Я ведь теперь мадам Малон, и у меня такой большой, толстый муж — толстый, как боров, но очень богатый и добрый. Ма foi, это просто чудо, как все это произошло. Вы знаете, мы только что приехали — покупать золотые рудники. Какая чудовищная жара! Я уже совсем забыла, что здесь, на приисках, так печет. Пойдемте ко мне, выпьем чего-нибудь. Пойдемте, пойдемте, я расскажу вам, как я сделалась мадам Поль Малон!
Невозможно было противиться такому бурному изъявлению радости, обрушившемуся на них, словно циклон. Мари и Салли не успели опомниться, как уже поднимались по лестнице вслед за развевающимися голубыми юбками и колышащимся голубым пером, и через несколько секунд очутились в будуаре Лили, в отведенных ей в гостинице апартаментах. Лили бросилась в кресло, продолжая весело щебетать, но тут же вскочила, вспомнив, что забыла заказать шампанское, и выбежала в коридор позвать официанта Чарли.
Разумеется, в этой новой ультрасовременной гостинице были звонки, и Лили то дергала за шнурок, то выбегала в коридор, пока старик официант в грязной белой рубахе, выпущенной поверх весьма засаленных черных фрачных панталон, не появился в номере с подносом в руках, на котором стояла бутылка шампанского и несколько бокалов. По всему видно было, что он уже не раз и не два утолял жажду — что, впрочем, можно было простить в такой знойный день — и, откупоривая бутылку, пролил половину вина на ковер.
Лили приказала подать вторую бутылку, и официант ушел, ворча что-то по адресу капризных постояльцев и крутых лестниц. Лили сбросила шляпку, чокнулась с гостьями и тут же принялась рассказывать им свои приключения, начиная с того дня, когда она покинула прииски вместе с Фриско. Она обращалась к Салли и Мари как к старым друзьям, которые, без сомнения, жаждут услышать подробности.
Салли и Мари успевали только время от времени издавать неопределенные восклицания; но большего от них и не требовалось, ибо Лили трещала не умолкая.
— Ах, нет же, нет! — мелодраматически восклицала она. — Я ведь не поехала в Париж с Фриско, как все здесь воображают. Правда, он уладил дело с мадам, чтобы она меня отпустила, и я уехала с приисков вместе с ним. Но потом, в Перте, мы страшно повздорили, и Фриско отправился куда-то на своем излюбленном паруснике. Но мне вовсе не хотелось путешествовать на этой старой грязной посудине, и я взяла себе билет на почтовый пароход. Понятно, Фриско выписал мне чек, но совсем не такой, как я ожидала. Скуповат он, этот Фриско, скупой, как черт! Но на пароходе было очень весело, о да, и я даже влюбилась в помощника капитана. Он был такой молоденький, такой хорошенький — в белом кителе с золотыми пуговицами! Ах, как я плакала, когда мы прощались с ним в Марселе!
Салли осторожно, маленькими глотками пила шампанское. Оно было холодное и приятно утоляло жажду. В номере царили полумрак и прохлада; спущенные шторы почти не пропускали солнца. Салли казалось, что она перенеслась в какой-то другой мир, и все — и голая, красная, пышущая жаром земля, и когда-то белые, а теперь побуревшие от пыли дома этого приискового города, который в дыму и чаду плавился под солнцем там за шторами, — отодвинулось, уплыло куда-то далеко-далеко.
Салли сидела в большом мягком кресле. От разбросанных повсюду платьев мадам Малон исходил приторный аромат мускуса и роз. Веселый, звонкий голосок Лили продолжал свою повесть. Она рассказывала о том, как встретила в Париже одного своего старого друга и некоторое время жила с ним. Он помог ей устроиться певичкой в кафе-шантан.
За дверью послышались женские голоса, шелест накрахмаленных юбок, и Белл, Берта и Нина влетели в комнату. Лили бросилась к Берте, и та прижала ее к своей пышной груди. Лили целовала и душила в объятиях всех девушек по очереди, и все смеялись, щебетали и взвизгивали от восторга.
