Девушки из Шанхая - [118]

— Это была одна ночь. Одна ночь за всю жизнь! Сколько ты использовала ее, Перл? Как долго ты использовала ее, чтобы держаться подальше от Сэма, от Джой? Когда ты изредка приходила в сознание по дороге, ты мне рассказывала некоторые вещи, которые сейчас уже вряд ли помнишь. Ты сказала, что мама застонала, когда ты вошла в комнату с солдатами. Ты подумала, что она разочарована, потому что ты не защищаешь меня. Но я думаю, что ты ошибаешься. Ее сердце разбилось, когда она поняла, что не спасла тебя. Ты мать. Ты знаешь, что я говорю правду.

Эти слова словно бьют меня по лицу. Мэй права. Если бы мы с Джой оказались в такой же ситуации…

— Ты считаешь, что проявила отвагу и многим пожертвовала, — продолжает Мэй. В ее голосе не слышно ни осуждения, ни горечи, только боль, как будто это она пострадала. — Но на самом деле ты все эти годы была запуганной, слабой и сомневающейся трусихой. За все эти годы ты ни разу не спросила меня, что еще произошло тогда в хижине. Ты ни разу не спросила, каково мне было обнимать мамино тело. Ты когда-нибудь спрашивала, как и где она похоронена и похоронена ли вообще? Как ты думаешь, кто этим занимался? Кто, по-твоему, увез тебя из той хижины, хотя разумнее было бы бросить тебя умирать?

Мне не нравятся ее вопросы. Ответы, вспыхивающие у меня в мозгу, нравятся мне еще меньше.

— Мне было всего восемнадцать, — продолжает Мэй. — Я была беременна и напугана. Но я везла тебя в тележке. Я доставила тебя в больницу. Я спасла тебе жизнь, Перл, а ты все еще тянешь за собой обиды, страх и обвинения из прошлого. Ты считаешь, что многим пожертвовала, чтобы позаботиться обо мне, но твои жертвы были всего лишь предлогами. Это я жертвовала собой, чтобы заботиться о тебе.

— Это ложь.

— Разве?

После короткой паузы она продолжает:

— Ты когда-нибудь думала, каково мне тут жить? Каждый день видеть свою дочь, но всегда держаться в стороне? Или заниматься постельными делами с Верном? Подумай об этом, Перл. Он никогда не был мне настоящим мужем.

— О чем ты?

— О том, что, если бы не ты, мы бы никогда не попали в подобное место, принесшее тебе столько бед.

Ее голос утратил задор, и ее слова пронизывают меня насквозь, тревожа мою кровь, мои кости.

— Ты позволила одной ночи, одной ужасающей, трагической ночи заставить тебя все время бежать, бежать, бежать. А я следовала за тобой как твоя моймой. Потому что я люблю тебя и понимаю, что ты получила непоправимые травмы и не можешь видеть красоту и удачу в своей жизни.

Я закрываю глаза, пытаясь собраться с силами. Я хочу больше никогда не слышать ее голоса, не видеть ее.

— Пожалуйста, просто уйди, — умоляю я.

Но она не отступает:

— Ответь мне на один вопрос, пожалуйста. Жили бы мы здесь, в Америке, если бы не ты?

Ее вопрос больно ударяет по мне. Многое из того, что она говорила, было правдой. Но меня все еще переполняет боль и злость на нее за то, что она выдала Сэма. И я говорю со всей возможной язвительностью:

— Разумеется, нет. Мы бы не жили здесь, если бы ты когда-то не переспала с каким-то безымянным парнем. Если бы ты не заставила меня взять своего ребенка…

— Он не был безымянным, — мягко отвечает Мэй. — Это был З. Ч.

Мне казалось, что я перенесла худшее, что только могло произойти. Я ошибалась.

— Как ты могла? Как ты могла со мной так поступить? Ты же знала, что я любила его.

— Знала, — признает она. — З. Ч. находил это забавным — то, как ты таращилась на него, пока позировала, как ты пришла умолять его о помощи. Я ужасно себя чувствовала.

Я отшатываюсь. Предательство на предательстве.

— Это очередная твоя ложь.

— Разве? Даже Джой это увидела: у кого из нас на обложке «Возрождения Китая» красное лицо крестьянки, а кого нарисовали с любовью?

Перед моими глазами проплывают картинки из прошлого: Мэй кладет голову на грудь З. Ч., пока они танцуют, З. Ч. скрупулезно вырисовывает каждую ее прядку, раскладывает пионы вокруг ее обнаженного тела…

— Прости, — говорит она. — Это было жестоко. Я знаю, что ты все эти годы хранила его образ в своем сердце, но ведь даже тогда это было всего лишь девичьей влюбленностью. Разве ты этого сама не понимаешь? Мы с ним… — Ее голос прерывается. — У тебя с Сэмом была вся жизнь. У нас с З. Ч. — несколько недель.

— Почему ты мне ничего не сказала?

— Я знала, как ты к нему относишься, потому и не сказала. Не хотела причинять тебе боль.

И тут я понимаю то, что было перед моим носом все эти двадцать лет:

— З. Ч. — отец Джой.

— Кто такой З. Ч.?

Этот голос не хотим слышать ни я, ни моя сестра. Я поворачиваю голову и вижу Джой, стоящую в дверях кухни. Ее глаза подобны черным галькам в глубине вазы с нарциссами. Ее взгляд — холодный, неумолимый — говорит мне, что она слушала нас слишком долго. Я потрясена смертью Сэма и историей нашей жизни в изложении Мэй, но при мысли о том, что моя дочь слышала нашу ссору, меня охватывает абсолютный ужас. Я делаю два шага по направлению к Джой, но она отодвигается от меня.

— Кто такой З. Ч.? — повторяет она.

— Он твой настоящий отец, — отвечает Мэй. В ее голосе звучит любовь и нежность. — А я на самом деле — твоя мать.

Мы стоим неподвижно, подобно статуям. Я вижу нас с Мэй с точки зрения Джой. Первая мать — пытавшаяся научить свою дочь китайской покорности и американской успешности, одетая в старую сорочку, с покрасневшим от слез, горя и ярости лицом; и вторая мать, сверкающая, элегантная, всю жизнь баловавшая свою дочь подарками и познакомившая ее с блеском и роскошью