Девушка жимолости - [84]

Шрифт
Интервал

 – выплюнул он, – который считает себя вправе изгадить жизнь другим людям. Так что придется тебе, Алтея, снова заняться тем, что ты действительно умеешь. Убивать себя.

Дрожа, я смотрела, как он прохаживается по причалу. Внутри меня была гулкая пустота, будто оттуда все выскребли. Я не могла заплакать, не могла издать ни звука.

Уинн дошел до края причала и возился там с дверью старого сарая, а потом скрылся внутри. Прежде чем я бросилась за ним, дверь распахнулась, и он вышел, таща за собой женщину. Он проволок ее до конца причала и развернул лицом ко мне.

У меня перехватило дыхание, сердце бешено колотилось. Это была Дав.

Крошечная, как птичка, белоснежные волосы собраны в пучок, в точности как на фотографиях у нее дома, белая туника водопадом струилась с хрупких плеч. Никакой косметики, не считая красной помады. Озаренная закатным солнцем, она казалась персонажем из фильма. Ангелом. Если не причудливой игрой моего воображения.

Я сунула руку в карман и набрала дрожащими пальцами 9-1-1.

– Сбрось вызов, Алтея, – крикнул Уинн.

Я застыла на месте, опустила руку, слыша слабое жужжание звонка.

– Подойди сюда, – позвал он. – Подойди поговори с Дав.

Я пошла по причалу и остановилась в паре ярдов от них. Уинн вцепился в руку Дав мертвой хваткой, он тяжело дышал, по вискам размазалась кровь.

– Боже, – прошептала я. – Вы правда существуете.

Женщина улыбнулась, на обеих щеках обозначились ямочки, сеть сосудов просвечивала сквозь прозрачную кожу. Пока я рассматривала ее, она тоже внимательно вглядывалась в меня, мы подмечали и запоминали черты друг друга. Она протянула руку, будто собиралась дотронуться до моей щеки кончиками пальцев, но мы были слишком далеко друг от друга, и она опустила руку.

Я почувствовала, что в том месте, где она собиралась коснуться меня, кожу стало покалывать.

– Положи трубку, Алтея, – напомнил Уинн, кивнув в сторону телефона. Я вдруг поняла, что на том конце раздается голос, далекий и дребезжащий. – Сейчас же. И брось ее в воду. – Он вывернул Дав руку, и ее улыбка сменилась гримасой боли. Я отключила вызов.

– Если хочешь услышать ее рассказ, – рявкнул он, – если хочешь, чтобы она осталась в живых, ты сейчас же бросишь телефон в воду.

Я повиновалась.

– Что ты задумал, Уинн?

За нашими спинами солнце садилось в залив, куда впадала река. Уровень воды в ней необычайно поднялся: после недавних штормов по ней неслись щепки, какие-то обломки, закручиваясь вокруг склизких полусгнивших опор причала. Волны плескали в щели на месте провалившихся досок, превращая поверхность причала в скользкое, опасное место.

С каждой минутой становилось все темнее. Мы были скрыты от глаз излучиной заросшего берега. Скоро он погрузится во мрак, и никто не увидит, что тут произошло.

– Утопление – хороший способ, – сообщил Уинн. – Надежный. Причем достаточно часто оно случается само. С пожилыми дамами, например, принимающими лекарства, они иной раз тонут в собственной ванной. Или с наркоманками, склонными к суициду. – Он смерил меня ледяным взглядом: – Начнем, пожалуй, с тебя. Она-то не убежит.

– Уинн, – проговорила я, собрав остатки хладнокровия, – пошли в дом, Дав расскажет нам обо всем.

Брат расхохотался:

– Ну уж нет. Плевать мне теперь на ее историю. Теперь мне бы побыстрее покончить с вами обеими прямо тут, а потом выпить чего покрепче – стакан, а то и три.

Дав смотрела на реку без малейшего страха или даже волнения. Я осторожно шагнула вперед.

– Ты не можешь убить нас только потому, что не хочешь разглашать семейные тайны. – Еще один шаг. – Политикам запросто сходит с рук и грязные дела, и наркозависимость, и уклонение от уплаты налогов. Собери пресс-конференцию, все открыто расскажи, и через месяц все забудется.

– Не будь идиоткой, Алтея, – рявкнул Уинн. – Наш двоюродный дед был куклуксклановцем, мне вполне достаточно этого позорного пятна на репутации. Может, губернатором я и стану, а теперь прикинь мои шансы, попасть в Белый дом.

– Ты не исправишь этого, убив Дав.

Он презрительно посмотрел на меня:

– А ты разве ничего больше не раскопала, играя в Шерлока Холмса? Не только Уолтер в нашем роду вляпался в дерьмо. Хватает и других историй – вполне себе сомнительных, – и мне придется отчитываться по каждой, если я решу бороться за президентское кресло. Это неправильно, это несправедливо. Бог свидетель, сам я ни в чем не виноват. Но кого это волнует в наше время? СМИ так легко не отстанут. Одно упоминание в новостях, один поет в Сети – и все, тебя нет, репутация разрушена.

– Уинн, послушай…

– Поэтому я покончу с этим прямо сейчас. Раз и навсегда.

– Но все уже умерли, Уинн.

Он вздохнул:

– Кто теперь, спустя столько времени разберется, что там на самом деле было? Это не имеет значения, Алтея: это наша семья и касается только нас, никого больше. Уолтер это понимал. Да и отец тоже.

Он тряхнул головой и повернулся к Дав.

У меня все внутри сжалось: так, значит, отец тоже замешан в чем-то ужасном.

Я попыталась подойти ближе, но он вскинул руку, чтобы я не смела приблизиться. От резкого движения две прогнивших доски под его ногами треснули и проломились. Он судорожно дернулся и провалился в образовавшуюся щель, уйдя в воду выше пояса.


Рекомендуем почитать
ЖЖ Дмитрия Горчева (2001–2004)

Памяти Горчева. Оффлайн-копия ЖЖ dimkin.livejournal.com, 2001-2004 [16+].


Матрица Справедливости

«…Любое человеческое деяние можно разложить в вектор поступков и мотивов. Два фунта невежества, полмили честолюбия, побольше жадности… помножить на матрицу — давало, скажем, потерю овцы, неуважение отца и неурожайный год. В общем, от умножения поступков на матрицу получался вектор награды, или, чаще, наказания».


Варшава, Элохим!

«Варшава, Элохим!» – художественное исследование, в котором автор обращается к историческому ландшафту Второй мировой войны, чтобы разобраться в типологии и формах фанатичной ненависти, в археологии зла, а также в природе простой человеческой веры и любви. Роман о сопротивлении смерти и ее преодолении. Элохим – библейское нарицательное имя Всевышнего. Последними словами Христа на кресте были: «Элахи, Элахи, лама шабактани!» («Боже Мой, Боже Мой, для чего Ты Меня оставил!»).


Марк, выходи!

В спальных районах российских городов раскинулись дворы с детскими площадками, дорожками, лавочками и парковками. Взрослые каждый день проходят здесь, спеша по своим серьезным делам. И вряд ли кто-то из них догадывается, что идут они по территории, которая кому-нибудь принадлежит. В любом дворе есть своя банда, которая этот двор держит. Нет, это не криминальные авторитеты и не скучающие по романтике 90-х обыватели. Это простые пацаны, подростки, которые постигают законы жизни. Они дружат и воюют, делят территорию и гоняют чужаков.


Матани

Детство – целый мир, который мы несем в своем сердце через всю жизнь. И в который никогда не сможем вернуться. Там, в волшебной вселенной Детства, небо и трава были совсем другого цвета. Там мама была такой молодой и счастливой, а бабушка пекла ароматные пироги и рассказывала удивительные сказки. Там каждая радость и каждая печаль были раз и навсегда, потому что – впервые. И глаза были широко открыты каждую секунду, с восторгом глядели вокруг. И душа была открыта нараспашку, и каждый новый знакомый – сразу друг.


Человек у руля

После развода родителей Лиззи, ее старшая сестра, младший брат и лабрадор Дебби вынуждены были перебраться из роскошного лондонского особняка в кривенький деревенский домик. Вокруг луга, просторы и красота, вот только соседи мрачно косятся, еду никто не готовит, стиральная машина взбунтовалась, а мама без продыху пишет пьесы. Лиззи и ее сестра, обеспокоенные, что рано или поздно их определят в детский дом, а маму оставят наедине с ее пьесами, решают взять заботу о будущем на себя. И прежде всего нужно определиться с «человеком у руля», а попросту с мужчиной в доме.