Девушка выбирает судьбу - [98]

Они сидели в парке, разговаривая о чем угодно, кроме предстоящей им ночи. Прямо напротив парка раскинул свой шатер маленький цирк Шапито. Дармен предложил пойти туда, она согласилась. Когда погасли огни, он взял ее за руку. Впервые она прижалась к нему плечом. Он сидел неподвижно, боясь, что вдруг уйдет куда-нибудь от него это неслыханное счастье…

Три красивых, сверкающих серебром акробатки вертелись на трапеции под самым куполом цирка, опускались на арену, посылали в разные стороны воздушные поцелуи. Нурбиби вдруг протянула руку, закрыла ему глаза. И он поцеловал ей руку.

Что еще было в тот день?.. Мороженое с сахарином, которое купил он у однорукого продавца-инвалида, горсточка маленьких кислых яблок. На всю жизнь остался их терпкий привкус…

Скоро должны были наступить сумерки. И вдруг она остановилась, заглянула ему в глаза:

— Дармен, ты давно ел мясо по-казахски?

— Очень давно…

— Идем!..

На базаре уже заканчивалась торговля. За полтора килограмма баранины они отдали почти все деньги, которые были у них. Потом купили лук, черный перец, но муки нигде не продавали. Он зашел в свой госпиталь и попросил у повара. Тот отсыпал ему баночку муки с разрешения дежурного старшины.

Дармен нес покупки в старой авоське, а другой опирался на ее плечо. Нога все еще давала о себе знать. Люди почему-то оборачивались им вслед: такие уж счастливьте лица были у них. И это они тоже запомнили на всю жизнь.

— Ты только не обессудь…

— За что?..

— Не очень красиво у меня. Частная квартира. Ничего, кроме стола и тумбочки, да и те казенные…

— Не люстру же сейчас покупать…

Пришли они уже в сумерках. Домик был маленький, с геранями на окнах. Нурбиби зажгла керосиновую лампу — электросвет давали через день. Потом проверила затемнение. Фронт был неподалеку…

А комнатка была хоть маленькой, но необыкновенно уютной. Ему казалось, что никогда не видел он такой красоты и аккуратности. Снежно-белым были застелены солдатская кровать, крашеная тумбочка, столик в углу. Казалось, где-то на другой планете идет война, мучаются и умирают люди…

— А вдруг получится невкусно?..

— Этого не может быть!

Они разговаривали, не глядя друг на друга. Когда, помогая, он передавал ей продукты, руки их сталкивались. Она всякий раз краснела. Потом они сидели и ждали, пока сварится мясо…

Кончились дрова. Дармен вышел с ней в сарай и нарубил хозяйским поржавевшим топором несколько чурочек. Хозяйка — тихая седенькая старушка учительница жила одна. Оба сына ее были на фронте, и от обоих давно уже не было вестей. Нурбиби хотела пригласить ее поужинать с ними, но она ушла на какое-то собрание в школу.

Они ели из большой старомодной миски, и никогда после этого ни он, ни она не ели так вкусно. Нурбиби помыла посуду, спрятала ее в хозяйский буфет и тогда только посмотрела на Дармена. Он тоже не отвел глаз. Она принялась стелить постель и делала это так, как будто они прожили уже долгую жизнь вместе…

На рассвете она пошла провожать его.

— Там мостик через овраг… Не подверни ногу!

— Не подверну… Родная моя!..

Они стояли, прижавшись друг к другу, пока из-за ближайших тополей не брызнуло солнце. Улица была пустынная, по-утреннему тихая.

— Сегодня мы пойдем в загс!

Он сказал это твердо, даже не спрашивая ее согласия. Все было и так ясно. Она подняла к нему побледневшее лицо:

— Сегодня утром мы уезжаем… на фронт…

Дармен был ошарашен. Она не говорила ему об этом, и он растерялся от неожиданного сообщения.

— Если бы не это, то ничего сегодня бы не было… — Она спрятала лицо у него на груди. — Ты знаешь, Дармен, я очень хочу иметь от тебя ребенка… Очень-очень хочу!..

* * *

И вот теперь, почти через два десятка лет, он пишет ей… Она прилегла на диван, поднесла письмо к глазам. Буквы задрожали, рука бессильно опустилась…

Что же было потом!.. Потом были его письма, доставляемые с перерывами военного времени. Он писал, что ждет конца войны, пересказывал каждую минуту из тех, когда они были вместе. И она была только с ним…

Последнее письмо пришло накануне победы, после долгого молчания, грустное и непонятное. Он прощался с ней навсегда. Никаких объяснений не было, только сухие четкие слова. И еще карточка: на вечную и добрую память…

Нурбиби протянула руку к румынской тумбочке под приемником, достала маленький альбом. В самом начале его была вклеена фотокарточка капитана авиации с тремя рядами орденов и медалей на широкой груди. Глаза его смотрели печально, как бы спрашивая о чем-то. Внизу стоял знак какой-то немецкой фотостудии…

О чем он мог спрашивать у нее? Разве не все было ясно между ними? Она так и решила тогда, когда получила его прощальное письмо. Мало что ли примеров, как война разбивала даже старые, давно сложившиеся семьи. А у них никакой семьи не было. Мимолетная встреча военных лет. Война все спишет…

Почему же чувствовала она что-то недосказанное между строчками. У нее был муж, двое детей, но все эти годы она думала об этом недосказанном. Он тогда не прислал даже своего обратного адреса…

Чего же она волнуется сейчас так — врач, кандидат наук, почти сорокалетняя женщина? А сколько ему? Уже побольше сорока. Она бессознательно вела счет и его годам. Почему?!.