Девушка выбирает судьбу - [143]

Шарипа с недоумением слушала его сбивчивую речь. «Что он плетет?» — подумала она, но от ее плохого настроения не осталось и следа.

После этой встречи Утепберген каждый вечер перед окончанием смены ждал ее у здания ателье. Прошло больше года, когда джигит в весеннюю лунную ночь сказал ей, задыхаясь от волнения: «Шарипажан, я не могу без тебя жить». — «Родной мой!» — прошептала она, боясь заговорить громко.

Теперь Шарипе кажется, что их шумная веселая свадьба прошла только вчера. Еще звенят в ее ушах озорные голоса подружек.

Через год после свадьбы его призвали в армию. Тогда же начались события на озере Хасан, потом на Халхин-Голе. И Утепберген воевал. Были ночи, когда Шарипа в тревоге за судьбу мужа не могла сомкнуть глаз. А сколько было пролито слез…

Однажды Утепберген приехал в десятидневный отпуск, живой и здоровый. Дочери тогда шел десятый месяц.

Потом письма приходили из Западной Белоруссии, из Риги. Умут уже ходила в детский садик, забавно лопотала. Шарипа часто перечитывала письма мужа вслух, а дочь слушала внимательно, как взрослая. Она знала отца только по фотографии и каждый вечер перед сном требовала: «Покажи мне папин полтлет, тогда я буду спать!» Она вконец истрепала фотокарточку отца, присланную из Риги.

Когда первая немецкая бомба разорвалась над Ригой, Шарипе почудилось, что осколки пролетели и над ее головой.

Теперь она работала, не жалея сил. Часто женщины-солдатки и молодые девушки по пятнадцать часов не выходили из цеха. Только бы кончилась эта война и ее Утепберген с победой вернулся бы к родному очагу. Она надеялась и ждала.

Но этой надежде не суждено было сбыться: осенью сорок первого года она получила похоронную, извещавшую, что ее муж Мындаганов Утепберген пал смертью храбрых.

А дочь солдата Умут росла и с каждым днем становилась все забавнее и самостоятельней. Для Шарипы она теперь стала единственной опорой и утешением.

…Шарипа стоит в своей маленькой комнатке и словно бы заново переживает, опершись о спинку стула, трудные годы горькой одинокой жизни. Неблагодарность единственной дочери, ради которой она не жалела ни своей молодости, ни здоровья, лишь бы только не чувствовала себя сиротой и жила бы не хуже тех, у которых были отцы.

Не зря говорят, что слезы облегчают душевную боль. Вволю наплакавшись, она успокоилась и даже упрекнула себя за слабость — не одна ты осталась без мужа, сколько женщин сделала несчастными эта война, будь она проклята.

Семнадцать лет жили они с дочерью душа в душу, понимали друг друга с полуслова. А вот сегодня дочь не хотела понять мать, а мать не понимала свою дочь.

Шарипа всю жизнь живет собственным трудом, ей не от кого ждать подмоги. И вообще она презирала людей, которые только и ждали, как бы поживиться за счет состоятельных родственников. Но в этом году, когда Умут должна была закончить десятилетку, Шарипа смирила свою гордость и попросила дядю Утепбергена, работника одного министерства, помочь устроиться дочери в институт. Искренне или ради приличия, но дядя обнадежил. Пусть, мол, пока заканчивает школу, а потом, когда будет аттестат, можно что-нибудь придумать.

«Я ведь это сделала ради тебя, глупая девчонка! — продолжала сердиться Шарипа. — Мне-то теперь много ли надо? Вот отработаю оставшиеся годы, выйду на пенсию и буду нянчить внучат, если аллах даст».

Шарипа знала, что дочь болезненно самолюбива и не терпит никаких компромиссов. Она долго раздумывала, как и с чего начать разговор на эту тему. Целую неделю ломала голову и ничего не могла придумать. Решила сказать все напрямик: пусть сходит к дяде, а если одна стесняется, пойдем вместе. Тут-то и нашла коса на камень. Умут даже слышать не хотела о каком-то дяде и его протекции и накричала на мать. «Сама ты всю жизнь жила своим трудом, сама себя кормила и меня сделала человеком. Неужели ты думаешь, что голова и руки твоей дочери хуже твоих и сами не найдут применения в жизни?! Зачем мне эта сделка? Как я потом буду смотреть в глаза ребятам? Не надо меня уговаривать. Это недостойно. Я лучше умру, но никуда не пойду!» — отрезала дочь.

Шарипа начала было ее уговаривать, просить, а потом рассердилась и назвала бестолковой девчонкой. «Мама, я тебя не узнаю: я все время гордилась тем, что ты надеешься только на себя, ни у кого ничего не просишь, с чистой совестью можешь смотреть людям в глаза, не кривишь душой и ненавидишь всякие нечестные сделки. А теперь что?!»

Шарипе было стыдно перед дочерью, и она еще больше рассердилась. Ведь ей так хотелось, чтобы единственная дочь, которая совсем не помнит своего родного отца, непременно поступила в институт: она заслуживает этого больше, чем кто-либо другой. А та гнет свое: «Почему ты считаешь хорошими людьми только тех, кто имеет институтский диплом? Разве без диплома нельзя быть хорошим, порядочный, достойным уважения человеком?»

Эти взволнованные слова дочери окончательно обезоружили Шарипу. «Вот ты и поговори с ней. Ведь еще вчера лежала в пеленках и сосала палец, а сегодня такие умные слова говорит».

Умут Мындаганова окончила среднюю школу неплохо, но без медали. Может пройти по конкурсу, а может и не пройти. И помощь дяди была бы очень кстати. Но Умут об этом и слышать не желает, она хочет испытать свое счастье наравне со всеми. Поступит в вуз — хорошо, нет — можно и без высшего образования быть полезной людям.