Девушка выбирает судьбу - [14]

— Что это ты в полночь лезешь? Не могла подождать до завтра? — недовольно заговорил суеверный отец. Но, почувствовав, что дочери не терпится, что она хочет поскорее ехать в степь, переменил тон: — Если хочешь — поезжай. Сейчас в нашем городишке такие ароматы, что хоть нос затыкай. А там степной воздух, маки цветут. — Старик размечтался, ему не меньше хотелось в степное приволье. Толкын радостно обняла отца и прижалась к его плечу, как делала в детстве. Бахтияр погладил дочку по голове и растроганно сказал:

— Родненькая! Передай всем от меня привет. Пусть они нас не забывают.

— Хорошо, коке[32], обязательно передам!

…Ранним утром легкая карета, покачиваясь, выехала со двора Бахтияра. Широкогрудый, хорошо откормленный с белым пятном на лбу конь-пятилетка сразу пошел резвым танцующим шагом. На козлах сидел мальчик лет тринадцати-четырнадцати, ученик русско-киргизского училища; его родители живут на том же джайляу, где и нагаши Толкын. Ярко-красный верх зеленой кареты был сейчас гармошкой собран за спиной Толкын. Кузов покоился на пружинистых стальных рессорах. Поэтому сидеть было так же удобно, как на иноходце. Толкын, как и зимой, была одета во все дорожное, правда, без тулупа.

Когда солнце поднялось над горизонтом на высоту пики батыра[33], они въехали в карагачевую рощу на берегу Шалшык-Куля. В роще их встретил шумный весенний галдеж грачей. Они горланили радостно и возбужденно, как родственники, которые встретились после долгой разлуки, расходились парами и ласкали друг друга иссиня-черными крыльями, потом снова сходились, кивали головами, будто в чем-то соглашались. Некоторые пары, проверив прочность ветки, дружно таскали хворост, шерсть, траву — делали гнезда. Толкын с волнением смотрела на эту нехитрую, но полную смысла деловитую суету.

— Шырагым[34], пусти лошадь посильнее, чтобы до заката солнца доехать до аула, — сказала она мальчику.

— Чу, чу, чу, эй, пегий! — Мальчик взмахнул вожжами, и пегий мигом вынес их из рощи на степной простор. Дорога пошла на подъем.

Теперь перед ними раскинулась плоская степь без конца и края. Бессчетные зеленые холмики нежились в лучах весеннего солнца, образуя вдали причудливые степные миражи. Изредка проплывали могильные курганы, поросшие сухой прошлогодней осокой. Влажная земля курилась паром. Ложбины были полны талой воды, они сверкали на солнце, как ртуть.

Шаловливое дитя степи — весенний ветер, напоенный запахом степных цветов, был прохладен и ласков, как шелк. Становилось жарко.

Толкын сняла плюшевый чапан, осталась в одном бархатном камзоле. Ей стало так хорошо, что захотелось петь. Но — неловко: мальчик завтра может рассказать всем, что она пела, как дура, в безлюдной степи…

К полудню появились тяжелые тучи, похожие на черные тюки шерсти. Сначала редкие, крупные, как горох, капли дождя сменились в следующий миг ливнем. Это произошло настолько быстро, что мальчик не успел поднять верх: Толкын сразу вымокла. Но едва он снова взобрался на козлы, как ливень стих, черный клубок туч помчался вперед. Толкын вышла из кареты и, чтобы обсохнуть, прошлась вдоль дороги. Хозяйственный кучер остановил лошадь и деловито осмотрел рессоры, колеса, поправил сбрую.

После дождя степь стала похожа на громадный цветной ковер необыкновенной красоты. В глазах рябило от синевы и зелени, от маков, тюльпанов, огоньков и каких-то других удивительно нежных цветов, названия которых Толкын не знала.

«Как прекрасен мир! — восхищалась девушка. — Вот она какая, моя степь — родина моего народа! Может ли забыть или предать ее тот, кто хоть раз вдохнул степной весенний аромат, ощутил нежность весеннего ветра? Недаром же говорят: „Новорожденный рвет пуповину, соединявшую его с матерью, но с родной землей человек накрепко связан всю жизнь“».

Нарвав букет цветов, Толкын села в карету. Поехали дальше. Через некоторое время начались песчаные сопки. Здесь был совсем другой мир, другая растительность: дымчатого цвета, с приятно едким запахом. Все эти жусаны, изены, суттигены, шагыры, кокпеки[35] живо напомнили Толкын те далекие годы, когда она была ребенком и все лето проводила на джайляу.

То ли напуганный стуком кареты, то ли по своей доброй воле в воздух стремительно взлетел жаворонок и запел бурно и восторженно.

Приходилось ли вам слушать жаворонка? Если нет, поезжайте в степь весной и обязательно послушайте. Жаворонок в степи — что соловей в саду. Как он поет! Какой он заботливый! Если ты едешь один, он всю дорогу будет сопровождать тебя и радовать своими незатейливыми, но задушевными песнями.

Приближался аул, и Толкын все больше думала о том, как найти Наурыза, как его известить о своем приезде, где лучше встретиться.

Солнце уже склонилось к западу, как будто устало держаться в зените. Когда поднялись на плато, под колесами кареты затрещали щебенка и галька. На возвышенности было много каменных курганов. Кто их насыпал? Кто под ними лежит? Кто оплакивал и кто провожал покойного в последний путь? Кем были эти люди? Вероятно, среди погребенных были мудрецы, батыры, поэты, шаманы. Старики и молодые. Разные люди, разные судьбы, а конец у всех одинаков. И Толкын с глубокой грустью задумалась о краткости человеческой жизни, ей стало пронзительно жалко всех, кто лежал под этими каменными курганами. Ей чудилось, что под курганом кто-то стонет, взывает о помощи. Но нет, это просто черно-бурые камни мрачно и угрюмо напоминали живым о смерти.