Девушка выбирает судьбу - [122]

Вскоре за их столом уже сидела небольшая дружная компания, и все они были друг с другом на «ты». Тулегену все больше нравились эти люди, их суждения о жизни, простота обращения друг с другом. Да, действительно, прав его новый друг Курманбай, что жизнь коротка, как детская распашонка… И разве не вправе человек хоть на время отдохнуть, забыться. Кого угодно с ума сведет серая будничная жизнь!..

Короче говоря, в тот вечер Тулеген потерял материалы ревизии, а на следующий день их передали директору горторга. Уволенный с работы Тулеген снова пошел в ресторан и встретил там своего нового друга.

— Ничего, была бы шея — ярмо найдется! — успокоил его Курманбай Мусагалиев. — Главное — не падать духом и помнить, что у тебя есть друг, как я…

— Спасибо тебе, Курманбай! — растроганно сказал Тулеген.

— От нас все требуют какой-то необыкновенной честности, — продолжал развивать свою любимую теорию Курманбай. — Это и есть идеализм. Не нужно всех умных людей считать жуликами. Если человек умеет жить, умеет устраиваться, то это не значит, что он вор. Есть абсолютно законные способы обеспечить себе приличную, достойную мыслящего человека жизнь. Во всяком случае, такие способы, за которые не стоит и наказывать…

Как и в прошлый раз, Курманбай говорил, а Тулеген слушал и соглашался. Но все равно где-то в глубине души оставалось недоверие к этому человеку. Доверять ему полностью Тулеген начинал обычно после второй или третьей рюмки. Прощаясь на этот раз, Курманбай попросил его привести в порядок кое-какие бумаги по квартальному отчету универмага. Тулеген согласился…

Теперь он добросовестно исполнял все, что поручал ему приятель. Все сложнее и запутаннее были эти поручения, а вечерами они пропадали в ресторанах или на квартирах у знакомых женщин. Как-то Тулеген принялся считать, во что обходятся Курманбаю такие вечера, и получилось, что на каждый из них должна уходить вся месячная зарплата. Он даже спросил об этом у Курманбая, но тот отмахнулся от него, как от надоедливой мухи. И Тулеген не стал больше спрашивать. Он втянулся уже в эту жизнь и не мог остановиться…

Сейчас он сидит на диване, свесив голые ноги, и думает обо всем этом. Нет, не было случая, чтобы они с Курманбаем разговаривали в трезвом состоянии. И всегда получалось так, что он напивался до чертиков, а Курманбай знал меру. Как ни в чем не бывало появлялся он на следующий день в ресторане, и все начиналось сначала…

Чего только ни мололи они в пьяном состоянии. Все казалось умным, достойным многочасового обсуждения. Но проходило похмелье, возвращался рассудок, и хотелось удавиться от бессмысленности всего происходящего. В минуты просветления Тулеген понимал, что новый друг его обыкновенный пошляк. А в том, что он нечестный человек, Тулеген уж не сомневался. Ведь это ему, бывшему ревизору, хорошо знакомому с законами, приходилось теперь сводить концы с концами в бухгалтерии того самого универмага, который когда-то проверял. За это и поил его Курманбай…

— О, что же дальше будет!..

Не впервые задавал он себе этот вопрос, не раз решал прекратить такую жизнь, но стоило ему взять в руки стакан, и все продолжалось по-прежнему. Дело даже не в стакане. Только встретит он Курманбая, увидит его уверенное лицо, как все сомнения улетучиваются, словно дым. Так проходят дни, недели, месяцы, годы. Да, пять лет уже с того дня, как судьба свела его с Курманбаем…

Сколько раз устраивался он на работу, но все напрасно. Проработает месяц-полтора, и приходится уходить «по собственному желанию». Прежние друзья не раз беседовали с ним, убеждали бросить пить. Два месяца пролежал он в специальной больнице — все впустую…

Открылась калитка, и во двор вошла мать. Да, она с базара: в одной руке сетка с продуктами, вернее, с одной картошкой, а в другой — старая сумка, из которой выглядывает буханка серого хлеба. О, как сгорбилась, как поседела его мать за эти пять лет!

Не отрываясь, смотрит на нее Тулеген, как будто увидел впервые. Она прошла в дом. Вот мать с двумя ведрами снова вышла из дому, идет к колонке.

— Мама!..

Она обернулась, посмотрела непонимающе.

— Дай, я схожу за водой!..

— Как хочешь…

Каким равнодушным голосом произнесла она эти слова, Даже мать уже не верит ему, единственному сыну!..

Она оставила ведра у порога, пошла в дровяной сарай. Тулеген взял ведра, пошел за водой. Когда он вернулся, мать колола саксаул о камень, лежащий у сарая. Тяжелые ветки подскакивали с глухим стуком, не желая раскалываться. Он больше ничего не говорил, отнес ведра с водой на кухню и молча забрал у нее саксаулину. Мать с удивлением посмотрела на него…

Через пять минут он вынужден был присесть на камень. Сердце выскакивало из груди, на лбу выступил холодный пот. На какую-то минуту он почти потерял сознание, но, отдышавшись, снова принялся за работу. Причудливо изогнутые ветки выскакивали из дрожащих рук, отлетали в сторону. Все же он поколол все, что вынесла мать. Когда, пошатываясь, он принес на кухню охапку дров и вывалил ее возле печки, мать заплакала, запричитала:

— О аллах, ты совсем бледный!.. Зачем гонишь себя в могилу на горе своей несчастной матери, на горе жене и ребенку?! В тридцать лет твоя жена начала седеть! Лучше бы умереть мне, чем видеть все это… Аллах!..