Девушка в бегах - [61]

– Этого никогда не случится, – отвечает она, пододвигаясь ко мне. – Но я готова заплатить за то, что совершила, и я не смогу жить, зная, что ты убила человека ради меня.

Всхлип сотрясает мое тело, когда я прижимаю пистолет к себе.

– Хорошо, девочка. Хорошо. А теперь отдай его мне.

Я позволяю ей вытащить тяжелый пистолет из моих пальцев.

– На кухне, внизу, есть еще один телефон, – произносит она побелевшими губами, а затем раненой рукой кладет пистолет себе на колени. Он по-прежнему направлен на бабушку. Здоровой рукой мама дотягивается до Малькольма, зажимая его рану.

Она выглядит так, будто вот-вот потеряет сознание, но, взглянув на Малькольма, я понимаю: это просто означает, что мне нужно поспешить.

– Я справлюсь, – говорит она, и этих слов оказывается достаточно, чтобы заставить меня подняться на ноги.

Выбежав из комнаты, я врезаюсь в стену напротив двери; ноги тут же запутываются в ковре, которым застелен коридор. Каждый удар сердца болезненно отдается в груди.

Сбегая вниз по лестнице, я чувствую, как перила разогреваются от трения под моей рукой. Перепрыгнув через последние три ступеньки, я бросаюсь на кухню. Шаги громко отдаются в гостиной. В ушах шумит, ребра отчаянно болят. Я не замечаю, что здесь есть кто-то еще, пока меня не хватают чьи-то руки, высунувшиеся из темноты.

Я кричу, зовя мать на помощь. Это единственное, что приходит на ум. Мне в голову целится мясистый кулак, но я набрала такую скорость, что по инерции тяну напавшего за собой, и мы оба врезаемся в кухонную стойку.

Заметив на ней подставку с ножами для резки мяса, я тут же хватаю ее обеими руками, разворачиваюсь и обрушиваю на голову незнакомцу. Я попадаю ему прямо в висок, и он с грохотом падает. От звука, с которым его голова ударяется о каменный пол, меня едва не выворачивает наизнанку.

Охотник за головами лежит неподвижно, а я кручусь на месте посреди кухни, шарахаясь от каждой тени, вдыхаю и выдыхаю со всхлипами, громко, громко, громко. Больше никто не появляется. Я не знаю, где Синеглазый и здесь ли он вообще. Я срываю со стены телефонную трубку так резко, что телефонный аппарат падает на пол и отлетает в сторону охотника за головами, но я, не мешкая, наклоняюсь за ним.

911.

Поднося трубку к уху, я чувствую, какая липкая и потная у меня рука; я стараюсь не думать об алых следах на полу.

Мамина кровь.

Кровь Малькольма.

Мамина кр…

– 911. Что у вас случилось?

– Пожалуйста, помогите нам. В мою маму и моего друга стреляли. Ужасно много крови. Пожалуйста. – Подняв взгляд к потолку, я шепотом произношу слова, причиняющие немыслимую боль. – Он умирает, прямо сейчас.

– Вы в опасности?

– Я…

Звук выстрела заставляет меня вздрогнуть всем телом. Бросив телефон, я бегу вверх по лестнице.

Бегу.

Бегу.

Бегу.

Падаю и бегу дальше, поскальзываюсь и бегу. Схватившись за дверную раму, я влетаю внутрь.

Лужа крови под Малькольмом перестала увеличиваться. Мама завалилась на бок, а бабушка лежит на полу, я вижу дыру там, где должна быть часть ее головы.

Восстановление

ГОД СПУСТЯ

Иногда, перед дождем, когда воздух становится тяжелым, а облака словно задерживают дыхание, мама принимается тереть ногу. Рана давно зажила, но боль возвращается. С плечом та же проблема. Никто не замечает, как она хромает – разве что в самые дождливые дни, – никто, кроме меня.

Только когда я подхожу совсем близко, чтобы ее обнять, становится заметен скрытый волосами шрам. Он пересекает ее висок и исчезает за ухом. Не такой уж большой, учитывая, сколько было крови, но, говорят, раны на голове всегда кровоточат особенно сильно. Я с этим согласна, но отмечу, что пулевые ранения в живот кровоточат сильнее.

Той ночью, когда приехала «Скорая», меня забрали первой. Несколько недель назад, на Хеллоуин, мы смотрели «Кэрри», и мама сказала, что тогда я была похожа на главного героя фильма в той сцене, когда на него вывернули ведро крови. Но это все была не моя кровь.

Мне казалось, что мама и Малькольм уже умерли. Казалось, что это неизбежно. Я рухнула на пол между ними, уткнувшись лицом в залитую кровью мамину грудь, вцепившись в Малькольма.

Но из тех четверых, кто выжили в тот день, со мной обошлось проще всего.

У меня нашли некоторое количество ссадин и ушибов, сотрясение средней тяжести и глубокий порез на запястье. Ничто из этого не могло стать поводом задержаться в больнице надолго. По крайней мере, в качестве пациента.

У мамы и Малькольма дела обстояли не так хорошо.

Ей больше не придется бегать – как в прямом, так и в переносном смысле, и у нее в плече так и осталась пуля. Она оказалась слишком близко к сердцу, поэтому ее невозможно безопасно извлечь.

Когда я выкрикнула мамино имя, она забыла и о пуле в плече, и об открытой ране. Она даже забыла о бабушке. И она попыталась ползком броситься мне на помощь.

Бабушка решила, что это ее шанс, схватила стоявший на полке массивный бронзовый бюст своего мужа, размером сантиметров в двадцать, и попыталась разбить маме голову. Ей удалось нанести только один удар, прежде чем Малькольм, собрав последние силы, которых, по словам врачей, у него уже вовсе не должно было оставаться, дотянулся до пистолета и застрелил ее.