Девушка с тату пониже спины - [60]

Мне пришлось наблюдать, как отец переехал из офиса в грустную стерильную холостяцкую квартиру на Лонг-Айленде, снятую пополам с соседом. Мать вознаградила меня за преданность, — или, может, искупила свою вину, — отдав мне самую большую комнату. Ту, где у них с отцом была спальня. Мы с Мией избегали друг друга до конца школы. Я чувствовала знакомую стреляющую боль в голове каждый раз, как проходила мимо нее в коридоре или на улице. Я все время по ней тосковала. И сейчас тоскую. Она пару лет назад связалась со мной на Facebook, поздравила с успехом, и я тут же вывалила, как я по ней скучала, как мне жаль, как не права была моя мать. Она так и не ответила.

Что до мамы и Лу… Их отношения продлились пару месяцев. Очень странное то было время для меня, для брата и для сестры. За год до того мы все были в отпуске с семьей Лу, а теперь он ехал с нами в отпуск в Сан-Диего — как мамин бойфренд. Он съехал из семейного дома и снял отдельную квартиру. Меня тошнило, когда я видела, как они держатся за руки. Помню, я заказала моллюски и стала высасывать их из ракушки, как делала при отце. Но Лу настаивал, чтобы мы пользовались вилками. Глядя на них с матерью в бассейне отеля, я видела, что у мамы с ним уже все. Брат, сестра и я одинаково чувствовали тяжесть в соленом воздухе Сан-Диего, — но мама, как всегда, делала вид, что все в порядке. Она ждала от нас того же, но на этот раз мы не подчинились. Что-то в той поездке наконец-то сорвало передо мной покров. Я начинала видеть в ней неидеальное, запутавшееся, одинокое человеческое существо, каким она и была. Не хуже других. Но ее образ, который я себе придумала, разбился вдребезги и больше не собрался.

Она порвала с Лу в самолете на обратном пути.

Потом она несколько лет встречалась с разными мужчинами и клялась, что каждый — «тот самый». И все это время я, как всегда, была ей очень близка — при том, что мне было уже сильно за двадцать. Я приводила ее в клубы стендапа, мы играли в жизни друг друга очень большую роль. Я и мама — мы запутались друг в друге, но между нами не было ни единой здоровой ниточки. И я всегда защищала ее сомнительный выбор в вопросах отношений. Наш путь отличается от того, каким проходит большинство дочерей и матерей. Может быть, справиться с жизнью маме помогало именно то, что она управляла нашими отношениями и так пристально за ними следила. Она не могла ни контролировать реальность, ни договориться с ней — но зато могла контролировать меня.

Теперь-то, когда нам всем уже за тридцать, мы с братом и сестрой начали больше говорить друг с другом о том, как трудно было расти с нашей мамой. У каждого из нас были свои сложности, но коренились они все в нашем общем опыте — в том, как она подавляла наши чувства и манипулировала. Как выясняется, когда у ребенка ВСЕГДА ВСЕ НОРМАЛЬНО, ему трудно становиться взрослым.

Когда мне должно было исполниться тридцать, я начала подумывать о том, чтобы написать о своей жизни книгу (в итоге она перед вами). Перечитала дневники, которые вела с тринадцати, и дошла до тех страниц, что написала о Мие и Лу. Читая рассказ ребенка о той кошмарной истории, я, взрослая, впервые смогла отделить поступки моей мамы от своего обожания. Стало понятно, что она мною манипулировала, что это было нездорово — и что следы тех манипуляций укоренились в наших нынешних отношениях.

Вся эта боль ожила в моей памяти от перечитывания старых дневников. И тут как раз позвонила мама, обсудить мой день рождения. Помню, как жизнерадостно она говорила — так же, как в то утро, давным-давно, когда напекла мне оладий после того, как перевернула мой мир с ног на голову:

— Мы полетаем на вертолете вокруг Манхэттена, а потом будет хибати и массаж!

Меня внезапно затопила злость. Я сказала:

— Я не хочу — идти — с тобой — в свой день рождения — на свидание из «Холостяка»!

Это НЕНОРМАЛЬНО. Это то, чем ОНА хотела бы заняться в СВОЙ день рождения, подумала я. Подумала — и вышла из себя. Я не просто была зла на нее за то, что она завела короткий, разрушительный роман с отцом моей лучшей подруги, когда мне было тринадцать. Я не просто была на нее зла за череду мужчин, которые вошли в нашу жизнь после Лу. Нет, я была на нее зла за то, что она втянула меня во все это — и заставила ее поддерживать. И еще за то, что заставила меня поверить в ложь, которую пыталась продать — о своей безупречности и невинности.

Так в двадцать девять я начала строить с ней новые отношения — с уровнями защиты, как в Форт-Ноксе. Перестроить отношения людей, которые были патологически близки тридцать лет, не так легко. Сначала я говорила ей о том, что думаю по поводу прошлого; потом пришло время, когда мы не разговаривали. Я снова и снова пыталась ей все изложить, объяснить свои печали и боль. И иногда она пыталась выслушать, с чего же для меня все началось. Перестала просто защищаться и начала меня слышать. Но в конечном счете, думаю, ей было слишком трудно принять, насколько серьезно было то, что она натворила — и какое воздействие все это оказало на меня и на брата с сестрой. Мы, наконец, пришли туда, где пребываем уже несколько лет. Мы добры друг к другу, но я сохраняю границы. Мы регулярно разговариваем, сообщаем о важном, но теперь — куда реже, чем раньше.