Девушка с синими гортензиями - [92]

– Шпилька находилась в правой руке? – уточила Амалия.

– Да.

Амалия вытащила из волос шпильку и сжала ее в кулаке.

– Вот так?

Следователь внимательно посмотрел на ее руку.

– Нет, – внезапно сказал Шварц. И, разжав пальцы Амалии, переложил шпильку остриями вверх. – Она была зажата в руке жертвы вот так.

– Любопытно… Когда шпильку вытаскивают из прически, ее обычно держат остриями вниз, – медленно проговорила Амалия. – А что с каютой жертвы? Вы ведь ее осматривали? Может быть, заметили что-нибудь?

– Боюсь, я вас разочарую, – усмехнулся следователь. – Там позаботились как следует все прибрать. Даже мусорная корзина в ее каюте стояла пустая, хотя рядом в складке ковра я нашел обрывок какого-то письма. Одним словом, уничтожили все следы, если таковые имелись.

– У дворецкого Андре Фонтане имелись запасные ключи от всех кают, – сказала Амалия. – Вы говорили с ним об этом?

И тут в глазах следователя впервые мелькнуло нечто вроде искорки уважения. Он наклонил голову.

– Да. Запасной ключ от каюты Лантельм находился среди остальных ключей. Но не там, где должен был лежать.

– Объяснитесь, – попросила Амалия.

– Андре Фонтане, сколько я могу судить, был аккуратным человеком. Ключи от кают были разложены в алфавитном порядке фамилий, и первым должен был идти ключ Ролана Буайе. Так вот, ключ Лантельм оказался не на своем месте, а впереди ключа Буайе.

– То есть его кто-то брал, а затем вернул на место, не заметив, что нарушил порядок, – подытожила Амалия. – А у дворецкого не было никаких соображений по поводу того, кто это мог сделать?

– Любой из присутствующих, я полагаю. Приблизительно 20 июля дворецкий отдал Эттингеру запасной ключ от его каюты. Тогда все ключи лежали на местах. Потом Фонтане ключи не проверял, потому что в том не было нужды. Иными словами, между 20 и 24 июля кто-то брал ключ и затем вернул его. Я уже готовил бумагу об изъятии вещественного доказательства, уже договаривался о том, чтобы как можно скорее снять с ключа отпечатки пальцев, но… – Шварц развел руками и грустно улыбнулся.

Доктор Грот подтвердил слова следователя по поводу шпильки и добавил, что на теле жертвы не наблюдалось следов удушения или иных насильственных действий. Впрочем, если женщина не умела плавать, достаточно было вытолкнуть ее в окно, и жертва бы захлебнулась сама, оказавшись в бурной реке.

Когда вечером Амалия и Видаль вернулись в отель, их ждала телеграмма.

– Что-нибудь важное? – спросил журналист, видя, как просияло лицо его спутницы.

– Луи Дюперрон все-таки отыскал яхту. – Амалия подала ему телеграмму. – Он нашел «Аметист», как теперь называется «Любимая». Правда, в довольно скверном состоянии, это все же лучше, чем ничего. Возвращаемся в Париж!

В Париже Амалию ждал инспектор Бриссон.

– Инспектор, я вижу, что вы пришли не с пустыми руками! – воскликнула, едва увидев его, Амалия. – Капитан Обри рассказал вам что-то важное?

– Он во всем признался, – объявил инспектор, по-мальчишески ухмыляясь. – Рейнольдс заплатил ему, чтобы Обри дал показания в его пользу. По словам раненого, на суде капитан хотел честно заявить, что не знает подробностей отношений хозяина с мадемуазель Лантельм. Но Рейнольдс настоял на том, чтобы Обри сказал, будто они были дружной, любящей парой и прочее в том же духе. Рейнольдс был уверен, что слова человека в форме будут иметь больший вес, чем показания остальных, и не просчитался.

– Обри как-нибудь объяснил свою фразу, которую бросил покинувшему пост матросу: «Впрочем, может быть, это и хорошо, что тебя там не было»? – спросила Амалия.

– По его словам, в первое мгновение он совершенно не поверил в несчастный случай. Но когда тело нашли – с распущенными волосами и со шпилькой в руке, – заколебался. В конце концов решил, что дело темное, и, если Рейнольдс и убил жену, самого Обри это не касается.

На следующий день Амалия, Дюперрон и Бриссон ждали Видаля, чтобы отправиться на яхту. Тот опоздал на сорок минут и в оправдание пояснил, что его задержала какая-то ненормальная, которая пыталась вытянуть из него деньги.

– Пошли слухи, что я готовлю большую статью о Лантельм. Вот дама и явилась ко мне с заявлением, будто знает, где находится дочь Жинетты. Представляете?

– Неужели? – вскинула брови Амалия, вспомнив, что не рассказала своему помощнику о том, что, по ее мнению, не относилось к делу, – о словах доктора Морнана, мол, у актрисы когда-то был ребенок.

– И что же вам сказала та дама? – спросил Дюперрон.

– Жинетта в юности сбежала из дома, родила ребенка и отдала его в приют, поскольку не хотела, чтобы дочь повторила ее судьбу.

– А когда это было?

Видаль уловил в голосе Дюперрона напряжение и с удивлением оглянулся на него.

– Она не называла дату. Послушайте, я думаю, все это глупости.

– Дама хотя бы назвала свое имя? – настаивал Дюперрон. – Где ее можно найти?

– Я не спросил. Полно вам, сударь! Я таких сенсаций могу напридумывать десяток, даже не выходя из редакции.

– Но слова незнакомки вполне могут оказаться правдой, – вмешалась Амалия. И объяснила, почему так думает.

– О! – Видаль пожал плечами. – Конечно, если бы я знал… Но ведь Жинетта сама сказала, что ее ребенок умер. Получается, это все равно ложь.