Становилось холодно. Лили чувствовала, как узорчатый металл скамейки покусывает ее тело сквозь тонкий шелк платья, но не находила сил пошевелиться. «Мне очень жаль». Слова вертелись на языке, она чувствовала их вкус, сладкий и соблазнительный. Но на сей раз Лили не поддалась застарелой привычке говорить то, что люди хотели от нее слышать. Ведь на самом деле она ни о чем не жалела. Она была рада, что так вышло.
Когда Лили родилась, ее мать едва вышла из подросткового возраста и не справлялась со свалившейся на нее ответственностью. Воспитывала дочь кое‑как, урывками, но недостаток родительского внимания лишь усиливал потребность Лили дарить кому‑то тепло и заботу, которых ей так не хватало. Каждый вечер она переодевала всех кукол в пижамки, укладывала под одеяльца в обувные коробки, служившие им кроватками, и читала сказки на ночь, даже если ей самой приходилось засыпать в тишине и одиночестве. Сколько Лили себя помнила, желание любить билось в ее сердце. Она старалась не прислушиваться к нему, пока доктор не сообщил ей о ребенке. Новость, которая должна была напугать ее, наполнила ее бесконечной светлой радостью.
— Поздравляю, — мягко сказал Тристан. — Тебя и отца.
— Что?! — Задохнувшись от возмущения, Лили вскочила. — Разве ты не понял…
— Я прошу тебя очень хорошо подумать прежде, чем сказать то, что ты собираешься сказать.
В его тихом голосе слышалась острая сталь — как лезвие ножа, приставленного к ее горлу. Лили резко села обратно на скамейку, больше не доверяя ногам. Пот у нее на спине превращался в иней, зубы приходилось сжимать, чтобы они не стучали.
— Не нужно меня запугивать.
К ее изумлению, Тристан рассмеялся — пустым безрадостным смехом с ноткой отчаяния.
— Ты совсем ничего не понимаешь? Я не запугиваю, я пытаюсь тебя спасти. Я даю тебе шанс — шанс сохранить свободу, право принимать решения и распоряжаться своей жизнью, потому что… Как только ты скажешь, что ребенок мой, ты все это потеряешь.
Лили судорожно, до боли переплела пальцы рук на колене. В панике слова полились из нее, наскакивая друг на друга:
— Я ничего не хочу от тебя, Тристан. Мне не нужны твои деньги, признание малыша или участие в его судьбе. Я принимала таблетки, но они перестали действовать, когда я заболела в Африке. Я виновата и готова отвечать за последствия. Я толь ко хотела, чтобы ты знал, что это твой ребенок.
— Кто еще знает?
— Н‑никто. — Вечер не был таким уж холодным, но Лили била дрожь. — Я никому не говорила, даже Скарлет. Но я не могу больше это скрывать.
— Значит, ты не собираешься прерывать беременность?
— Конечно нет! — Безжалостно‑деловой тон вопроса высек искру ярости, осветившую темный омут ее сознания. — Я собираюсь рожать, черт бы тебя побрал!
Всплеск эмоций не смог пробить его чудовищное ледяное спокойствие.
— И ты намерена указать меня как отца в свидетельстве о рождении?
— А ты как думал? Я не допущу, чтобы мой ребенок рос без фамилии, без личности, не зная, кто он такой!
— Не допустишь? — Тристан смерил девушку оценивающим взглядом. — Сколько я должен заплатить тебе, чтобы ты передумала?
— Ты хочешь откупиться? — Лили разрывалась между желаниями рассмеяться и учинить над ним какое‑нибудь насилие. — Хочешь дать мне взятку, чтобы я утаила от ребенка имя его отца? Никогда и ни за что! Господи, Тристан, какой же ты расчетливый подонок!
— Уверена? Даже если это для твоего же блага?
Лили решительно помотала головой, чувствуя, как сила и уверенность возвращаются в ее закоченевшее тело. В кои‑то веки она точно знала, чего хочет, и не собиралась уступать.
— Мое благо меня не интересует. Я забочусь только о ребенке, который должен знать свою историю, понимать, кто он и где его корни.
То, чего сама она была лишена.
— Ну что ж, ты не оставляешь мне выхода. Все или ничего, Лили. Если ты намерена записать мое имя в свидетельство о рождении, нам придется пожениться.
— Пожениться?! — Слово, которое скрашивало ее детство и юность удивительными мечтами, в устах Тристана звучало холодно, расчетливо, неуютно. — Но почему?
— Потому что незаконнорожденных детей в нашей семье не было, нет и не будет. Роду Ромеро шесть сотен лет, Лили. Мой долг — уважать и сохранять его традиции. Я не могу допустить, чтобы мой ребенок родился и воспитывался вне своего наследия.
Ноги Лили затекли и дрожали, когда она поднялась и подошла к Тристану, пытаясь расшифровать чувства, туманившие его взгляд.
— Разве не ты только что предлагал мне деньги за то, чтобы мы с малышом держались подальше от тебя и твоей семьи?
В глазах Тристана читалась лишь беспросветная вечная мерзлота, но внезапное желание обнять его заставило Лили забыть о страхе и злости.
— Ты хочешь, чтобы у ребенка была история? — промурлыкал он с быстрой, горькой усмешкой. — Шесть веков тебя устроят? Корни моей семьи держат нас всех так же крепко, как если бы наши ноги были закатаны в бетон, не давая ни вздохнуть, ни двинуться. Фамилия Ромеро не поможет твоему ребенку стать личностью, напротив, она обяжет его следовать семейной традиции без права на самоопределение. Именно поэтому я не собирался заводить детей. У меня не было выбора, в какой семье родиться, но ты еще можешь выбрать для твоего ребенка другую жизнь, Лили.
