Девушка с голодными глазами - [45]

До того, чтобы стать похожей на известную модель, символ эпохи новых эстетических идеалов, ей надо было похудеть всего на двадцать три килограмма.

Не так и много, казалось ей…

Как ведут себя нормальные депрессирующие девушки?

Выщипывают по-новому брови, пьют вино с подругами, по сотому разу смотрят BBC-шный сериал «Гордость и предубеждение» и с азартом старшеклассниц представляют себя рядом с Колином Фертом. Идут в «Кабаре», спьяну снимают волоокого латиноса в пиджаке Hugo Boss и устраивают порносет на заднем сиденье его внедорожника. Объедаются. Покупают четыре новых платья, три из которых непременно красные. Бронируют билет до Питера, а потом передумывают ехать, потому что – депрессия же. Снова объедаются. Плачут.

Что делала я?

С трудом продирала глаза в полдень, завтракала сваренным вкрутую яйцом и водкой с тоником и шла бездумно шляться по Москве. Не знаю почему, но с детства меня успокаивает движение вперед. Я даже думаю на ходу. У меня не было ни денег, ни планов. Просто шла незнамо куда и все. Иногда забредала в какие-то странные чебуречные, где приличным москвичкам вообще появляться противопоказано. Заказывала пятьдесят граммов и какую-нибудь нехитрую закуску – не хотелось покидать хмельных объятий искусственного пофигизма. Один раз зашла в какой-то дом, а там – выставка картин. Оказалось – альтернативная художественная галерея, я о такой даже ни разу не слышала. На картинах – пенисы и вагины, но понять это можно было не сразу, а только если отойти от полотна метров на пять и прищуриться. Я даже познакомилась с художником, он вручил мне свою визитную карточку, поигрывал в мою сторону кустистыми бровями, игриво намекал на возможный коитус (так и сказал – «коитус», а не «секс», честное слово!). Был он плешивым верзилой с гнилыми зубами, носил клетчатую рубаху в катышках и выразительную фамилию Мудайнов, и было ему лет шестьдесят, – так что моя депрессия только усугубилась. Я представила, что до конца жизни буду нравиться только таким вот Мудайновым, и чуть не завизжала от тоски.

К чему я это все рассказываю?

Просто в тот же самый день я встретила Людочку…

А дело было так. Отделавшись от Мудайнова (интеллигентно срулить не представлялось возможным, пришлось отпроситься в туалет и ретироваться через окно), я отправилась в сторону Патриарших. По пути купила в «Елисеевском» бутылку медовухи и три ватрушки, а в газетном киоске – тонкий журнальчик со сплетнями. На обложке была изображена разжиревшая после вторых родов Бритни Спирс, и я подумала, что созерцание как минимум семидесяти килограммов звездного целлюлита хоть как-то меня взбодрит.

Я нашла уютную лавочку под липой. Памятуя о светлых джинсах, подстелила под попу лист из позавчерашней «Комсомолки», обустроилась, закусила ватрушку, открыла журнал… А все-таки она хорошенькая, Бритни Спирс. Даже с тройным подбородком, даже с растолстевшими ляжками, даже с непрокрашенными корнями волос. Положа руку на сердце, любая мать двоих малышей отдала бы лучшую из своих зубных коронок, чтобы выглядеть так же свежо. Я приблизила журнал вплотную к глазам, прищурилась. Вряд ли снимки, сделанные папарацци, обрабатывают в фотошопе. Хоть бы один прыщик найти, хоть бы одну морщинку, хоть бы один бугорок. Я выгляжу в сто раз более потасканной, чем Бритни Спирс, а ведь у меня нет ни детей, ни мужа-альфонса.

И вдруг, сама того от себя не ожидая, я расплакалась. Ну просто ничего поделать с собою не могла. Хотя всегда относилась со снисходительной брезгливостью к чудачкам, устраивающим истерические представления на людях. Журнал полетел в ближайшую мусорную урну, за ним последовала ватрушка. К черту теплое тесто. К черту Бритни Спирс.

P.S. Ненавижу Бритни Спирс.

– Вам плохо? – мелодичный голос раздался прямо над моим ухом, так близко, что я даже вздрогнула.

Та женщина словно порхала над землей – только этим можно было объяснить ее дар подкрадываться столь незаметно. Она была маленькая, тоненькая, в дешевом, плохо сидящем на ней костюмчике, немолодая, блондинка.

Лицо у нее было будто нездешнее. Кожа словно прозрачная. На лбу, над правой бровью, трогательно трепыхалась фиолетовая венка, румянец сдержанный, как у фарфоровой пастушки. А глаза… глаза инопланетные, такие могли бы быть у марсианки из блокбастера Лукаса, но никак не у земной женщины в дешевом льняном костюме, подошедшей ко мне в скверике у Патриарших прудов.

Подошла – и стоит.

Молчит.

Улыбается.

Если бы на ее месте был кто-то другой, я бы за словом в карман не полезла – имею огромный опыт отхамливания городских фриков. А тут – словно онемела, язык не поворачивался сказать грубость этой странной женщине. Так и молчали, рассматривали друг друга, она меня – насмешливо, я ее – удивленно. В какой-то момент я грешным делом подумала, а уж не галлюцинация ли это, все-таки водки выпила, мягко говоря, немало. И тут незнакомка заговорила:

– Извините, что я вот так запросто подошла. Но мне показалось, что вам нужна помощь.

Голос у нее тоже был завораживающий – хрустальным колокольчиком прозвенел в полуденном мареве.

– С чего вы взяли? – устало поинтересовалась я.