Девушка с ароматом ночи - [10]

— Ты — Никки, правильно? Твой отец сказал, что ты придешь. Я — Кристофер.

Улыбка. Щелк. Фотограф снял, как Кристофер пожимает мне руку.

— Приятно познакомиться, — сказала я.

Кристофер наклонился ко мне и сказал негромко:

— Не обращай внимания на этого парня. Важно лишь то, что ты здесь, чтобы сделать доброе дело.

Кристофер мне сразу понравился. От него пахло мятой и табаком, из-за воротника рубашки выглядывала татуировка в виде виноградной лозы, обвивающей его шею. Не обращая внимания на фотографа, он провел меня в здание столовой, где стоял запах кафетерия вперемешку с комиссионкой.

Управляться в столовой оказалось несложно: налив несколько мисок супа, я начала делать это на автомате. Фотограф несколько раз сфотографировал меня с половником в руках и потом ушел.

Очередь все росла, и мне надоело изучать лица и думать о том, как они дошли до того, чтобы получать бесплатный суп в столовой для бедных. Я просто работала половником и старалась, чтобы руки поменьше тряслись.

Большинство людей продвигались в очереди молча, поэтому я удивилась, услышав старушечий голос:

— Ты абсолютно прекрасна.

Я подняла глаза от кастрюли с супом.

— Я?

— Да, — сказала старуха. Глубокие морщины покрывали каждый сантиметр ее лица. Кожа вокруг глаз у нее сморщилась, будто она щурилась годами. Несмотря на это, сами глаза смотрели ясно и живо. Она протянула иссохшие руки за тарелкой супа, они казались такими хрупкими, что я испугалась, не окажется ли тарелка слишком тяжелой для них.

— Ты не старая, — сказала она.

— Э-э-э… — проговорила я, несколько озадаченная этим замечанием. — Наверное, нет. Мне семнадцать.

— А мне восемнадцать, — ответила она. Сказав это, она расправила плечи и стала немного выше.

Кристофер, стоящий рядом со мной и раздающий хлеб, усмехнулся:

— Привет, Мэри? Как поживаете?

Эта женщина — Мэри — все еще смотрела на меня, отвечая ему:

— Прекрасно. Смотрите-ка, как молодо она выглядит.

Я повернулась к Кристоферу, а он ободряюще подмигнул мне.

— Да, она выглядит на семнадцать.

Громкий звон заставил нас снова взглянуть на Мэри, которая уронила свою миску с супом на пол.

— Мне восемнадцать, — ее нижняя губа дрожала. — Мне восемнадцать, мне восемнадцать… Или, может быть, девятнадцать. Подождите-ка, кто сейчас президент? — Ее слова прерывались всхлипываниями, казалось, она забыла, где находится. — Кто сейчас президент? — вопила она. Потом вдруг вскинула голову, посмотрела на меня спокойными сухими глазами и ни с того ни с сего сказала: — Ты разбила сердце.

У меня перехватило дыхание. Она сказала это так убежденно, что на мгновение я поверила, что это не просто случайная реплика. Она будто видела меня насквозь, видела вину, грызущую меня изнутри. Но она ведь не могла знать. Это невозможно.

Кристофер обошел прилавок и положил руку ей на плечо.

— Пойдем, Мэри, — сказал он. — Пойдемте сядем и поедим. Вместе.

Одна из волонтеров — девушка на пару лет старше меня с двумя французскими косами по сторонам головы — дала мне тряпку, и мы с ней вместе вытерли пол.

— Не беспокойся о ней, — сказала девушка.

— Что с ней?

— Старческий маразм или что-то в этом роде. Когда я в первый раз встретилась с ней, она все повторяла, что потерялась. Снова и снова просила меня помочь ей найти чью-то дочь. Я понятия не имела, о чем она говорит.

— Чью-то дочь? — спросила я.

— Да… Пенелопы или Присциллы, не помню точно. — Она закончила вытирать пол и скатала тряпки в комок. — Она не переставала об этом твердить.

— А что это за дочь Пенелопы?

Она пожала плечами.

— Она так и не сказала. Может, это ее подруга. Бедная женщина.

Дочь Пенелопы. Странно. Может, девушка с косами права и это действительно ее подруга. А может, это просто бред.

Когда обед закончился и стулья убрали, Кристофер сказал мне, что Мэри ходит в приют уже месяц и, похоже, страдает от маразма.

Кажется, я понимала, что она чувствует. Но я решила, если снова ее встречу, расспросить о дочери Пенелопы. Может, я могла бы помочь ей найти того, кого она ищет.

Конечно, я не могла исправить всего, что натворила, но если бы я могла помочь хотя бы одному человеку закончить эти полгода лучше, чем он их начал, это было бы уже хорошо.

Дома.

В воскресенье утром мама всегда пекла блины. После того как она умерла, папа старался вообще не заходить на кухню. Вернувшись домой, я решила возродить нашу воскресную традицию.

Я поставила чайник на плиту и выглянула в окно. Томми сидел на ветке каштана с удочкой в руках.

Томми. Я подумала о том, сколько ему пришлось узнать за свою короткую жизнь, сколько потерь пережить. Он был совершенно сбит с толку тем, что я куда-то исчезла, а потом неожиданно вернулась. Я была в неоплатном долгу перед ним. Невозможно было все объяснить ему, но надо было попытаться сделать его жизнь лучше.

Я смотрела, как он раскачивается на толстой ветке, поднимает удочку и со свистом рассекает ею воздух. С десяти утра до двух. Я улыбнулась. Он тестировал свою последнюю партию самодельных мух.

Я положила чайный пакетик в кружку и поставила ее на стол. Потом вышла из дома и направилась к каштану, возвышающемуся над деревянным забором.

Томми сначала не заметил меня. Я смотрела, как он закидывает удочку, мастерски избегая веток. Мне казалось, не найдется второго десятилетнего ребенка, которому такой способ провести воскресное утро показался бы оптимальным, но Томми всегда отличался от других детей, и иногда его дразнили за это.