Девушка нелегкого поведения - [13]

Можно, конечно, просто напроситься к Левкасовым-Курочкиным в гости и там внимательно присмотреться… Ника вспомнила, как бодренько рассказывала Люба о своей чудесной семейной жизни. И замечательных отношениях Славика с доброжелательной и терпимой тещей. Нет, все-таки идти в гости к Любе ей почему-то совсем не улыбалось. Пожалуй, с этим она повременит.

А не попробовать ли ей взглянуть на эту семейку со стороны — до поры себя не афишируя?..

10

Белой женщиной мёртвой из гипса

Наземь падает навзничь зима…

Б. Пастернак

Наконец-то Ника переборола свою лень и собралась вымыть в квартире окна, но от этого занятия ее спас очередной телефонный звонок. В трубке зазвучал робкий юный голосок:

— Здравствуйте! Скажите, пожалуйста, вы пишете рефераты по гуманитарным дисциплинам?

— Пишу, — согласилась Лосовская.

— А по изобразительному искусству тоже пишете?

— Тоже.

— А творчество Айвазовского можете осветить на десяти-пятнадцати страницах? И желательно — к завтрашнему дню.

— Попробую. В каком институте вы учитесь? — спросила Ника, удивленная подозрительно массовым интересом к живописцу, уже и без того успевшему ее заинтриговать за последние дни.

— В «кульке». Ну, то есть в Академии культуры. На заочном.

— Хорошо, оставьте, пожалуйста, свой номер телефона. Я вам позвоню.

Порывшись в книжном шкафу, Ника отыскала лишь одну брошюрку, посвященную художнику, который понадобился богатому, глупому или чрезмерно занятому студенту Академии культуры. Тоненькой монографии, написанной идеологически-дубовым искусствоведческим языком хрущевских времен, было явно маловато.

«Так ведь в этом году исполнилось сто лет со дня смерти Айвазовского, — несколько запоздало сообразила Лосовская. — И выставка с незапланированным криминалом была наверняка к этой дате приурочена. А я-то, как сомнамбула по ней бродила, на моря-океаны любовалась. Не удосужилась даже какие-нибудь рекламные проспекты полистать. Вот что значит недоучившийся искусствовед, то есть — я…»

По пути в библиотеку Ника забуксовала на мосту через Фонтанку. Ей пришлось даже зажать ладонями уши — настолько свирепым и ледяным был сегодняшний ветер.

«Пора зимнюю куртку с капюшоном надевать, СОС пришел», — мрачно констатировала Лосовская. Так она именовала петербургский сезон, длящийся примерно семь месяцев — с октября по апрель. Во время Семимесячника Отчаянной Серости голубое небо и солнце над Питером можно было увидеть разве что с неимоверного счастья или с такого же перепоя.

Каждую осень в преддверии этого душегубного сезона Ника театрально произносила перед мужем один и тот же заунывный монолог:

— Ну почему люди — не медведи?! Почему не залегают они на зиму в спячку, чтобы радостно выползти из норы на свет с приходом солнечной весны?

— Глядя на тебя, — парировал Вовчик, — я не стал бы торопиться с подобными заявлениями. Тебя ведь зимой вытащить на улицу так же тяжело, как летом загнать домой. До косолапого, милая, тебе не так уж и далеко!

* * *

В библиотеке на Измайловском проспекте Ника завернула сначала в абонементный отдел. Не найдя на стеллажах по изобразительному искусству никакой литературы об Айвазовском, она заглянула в раздел «Психология» — просто так, из любопытства: не появилось ли там чего-нибудь новенького, забавного.

Забавное она действительно нашла. В подразделе «Измененные состояния психики» среди трудов о всяких разных психопатиях стояла книжица некоего В. Бойко под названием «Если ты мать и жена». Вряд ли автор предполагал, что его творение попадет именно в этот раздел. Ника задумалась, но решила до поры в сие пособие не углубляться и переместилась в читальный зал.

Здесь было по-прежнему уютно, но к привычному интерьеру прибавилось несколько новомодных искусственных растений в горшках. В последние годы они заполонили в Питере буквально все учреждения, вероятно, с целью сделать последние менее официозными. Ника, поклонница живой природы, ужасно их не любила.

Листая красочные альбомы и скучноватые талмуды «по Айвазовскому», девушка выяснила, что великий маринист, звавшийся когда-то Ованесом Гайвазовским, был на диво работоспособен. В юности он самостоятельно научился играть на скрипке, уже в двадцать семь лет добился европейского признания как художник, а живописных произведений создал за всю свою жизнь около шести тысяч!

Не относившаяся к трудоголикам Ника невольно отвлеклась от созерцания иллюстраций из-за вдруг охватившего ее бухгалтерского зуда. «Так, — с азартом вычисляла она, — если предположить, что мэтр занимался живописью лет шестьдесят, то получается, что он выдавал по шедевру каждые три дня. Даже в мир иной отошел, стоя у мольберта и с палитрой в руке. Круто! Когда же он, бедный, расслаблялся? Ах да, вот тут дальше написано, что он очень быстро орудовал кистью — на иную картину затрачивал иногда всего несколько часов. Так что оставалось время и для отдыха… Вот это мужик!»

Пробегая глазами текст очередной монографии, она затаила дыхание над одной из страниц. Любопытный факт! Оказывается, покровитель юного Айвазовского — император Николай Первый — порой лично подрисовывал к старинным пейзажным полотнам отдельные фигуры или даже целые группы пехотинцев и кавалеристов, поскольку очень любил батальную живопись. И никто, конечно, не смел ему сказать, что такая любовь выглядит несколько странно.