Девушка напротив - [47]

Теперь они спали на отдельных кроватях. Так продолжалось уже несколько лет. Как и в моем сне, отец храпел. Мать тихо спала за ним.

Я подошел к кровати матери и посмотрел на нее, на эту маленькую темноволосую женщину, которая сейчас, спящая, казалась гораздо моложе, чем когда-либо на моей памяти.

В комнате стоял насыщенный запах их сна, тяжелый, несвежий запах дыхания.

Мне хотелось разбудить ее. Рассказать ей. Рассказать ей все.

Она была единственной, кому я мог рассказать.

— Мама? — сказал я. Но сказал очень тихо, какая-то часть меня все еще боялась, все еще не хотела ее тревожить. Слезы катились по моим щекам. Из носа текло. Я шмыгнул носом. Шмыганье показалось мне куда громче собственного голоса.

— Мама?

Она заворочалась, тихонько застонав.

Нужно еще разок попытаться ее разбудить, подумал я.

А потом я подумал о Мэг, одной-одинешенькой в эту долгую темную ночь. Страдающей от боли.

И будто наяву увидел свой сон.

Меня будто зажали в тиски.

Я не мог дышать. Внезапно меня обуял головокружительный, нарастающий ужас.

Комната вся окрасилась черным. Я был готов взорваться.

И я осознал свою роль.

Свое тупое, бездумное предательство.

Свое зло.

Я почувствовал подступающие рыдания, безудержные и непроизвольные, как крик. Да, я был готов закричать. Я зажал рукою рот, спотыкаясь, выбежал из комнаты и рухнул на колени в коридоре за дверью. Так сидел я, трясясь, и плакал. Я не мог перестать плакать.

***

Я просидел там очень долго.

Родители не проснулись.

Когда я поднялся на ноги, уже почти рассвело.

Я пошел в свою комнату. Лежа в кровати, я смотрел, как глубокая тьма ночи сменяется ясной голубизной дня.

Мысли носились в голове, словно воробьи поутру.

Я сидел и думал, безмолвно наблюдая рассвет.

Глава тридцать шестая

На руку мне играло то, что посторонних к ней теперь не пускали, по крайней мере временно. Я должен был поговорить с ней. Убедить принять мою помощь.

Я помогу ей сбежать, со Сьюзен или без. Сьюзен, насколько я видел, не была в такой опасности. С ней ведь ничего плохого не происходило, только выпороли пару раз. По крайней мере, не при мне. Это Мэг была в беде. К этому времени, думал я, она должна была это понять.

Это было и проще, и трудней, чем я думал.

Трудней, потому что не пускали и меня.

— Мама не хочет, чтобы к ней ходили, — сказал Донни. Мы ехали на велосипедах в общественный бассейн, впервые за несколько недель. Погода стояла жаркая и безветренная, так что мы взмокли через три квартала.

— Почему? Я же ничего не делал. Меня-то за что?

Мы ехали вниз по склону и ненадолго расслабились.

— Не в этом дело. Ты слышал, что сделал Тони Морино?

— Что.

— Маме рассказал.

— Что?

—Да. Говно мелкое. Брат его, Луи, сказал. Ну, он не все рассказал. Наверно, все рассказать не смог. Но хватает. Рассказал, что мы держим Мэг в подвале. Рассказал, что Рут называет ее шлюхой, шалавой и бьет.

— Боже. И что она сказала?

Донни рассмеялся.

— К счастью для нас, они — строгие католики. Его мама сказала, что Мэг, наверно, заслужила, что она беспутная, и вообще. Мол, родители имеют на это право, а Рут теперь ее мать. И знаешь, что мы сделали?

— Что?

— Мы с Уилли сделали вид, что не в курсе. Взяли Тони с собой в «Бликерз Фарм», там, где лес. Он этих мест не знает. Короче, мы от него отбились, и он потерялся в болотах. Два с лишним часа блукал, а вернулся уже затемно. И знаешь, что прикольнее всего? Мама из него все говно вышибла, за то, что на ужин опоздал, да еще приперся грязнющий. Его мама!

Мы расхохотались и свернули на недавно залитую подъездную дорожку к зданию Дома отдыха. Поставили велосипеды к стойке и зашагали по липкому, сладко пахнущему асфальту к бассейну. На входе показали пропуска. Внутри была куча народу. Дети носились, пинались и шлепались в воду, словно пираньи. Детский бассейн был полон мамочек и папочек с детьми в плавательных кругах в виде утят и драконов. У трамплина выстроилась длинная очередь. Над мусорными бачками роились осы.

Крики, вопли и шум стояли такие, что можно было оглохнуть. Каждые тридцать секунд визгливо верещал свисток спасателя. Мы бросили полотенца и направились к восьмифутовой секции. Там уселись и стали болтать ногами в пахнущей хлором воде.

— Так я здесь причем? — спросил я.

Он пожал плечами.

— Не знаю, — ответил он. — Мама сейчас вся как на иголках. Боится, что кто-нибудь еще расскажет.

—Я? Черт. Да я не расскажу, — сказал я. И вспомнил, как стоял в темноте над кроватью матери. — Ты же знаешь, что не расскажу.

— Знаю. Просто Рут сейчас чудит.

Я не мог надавить на него сильней. Донни не был так глуп, как его братец. Он меня знал. Он бы понял, что я давлю, и заинтересовался, зачем.

Так что я ждал. Мы шлепали ногами по воде.

— Слушай, — сказал он. — Я с ней поговорю, хорошо? Это же хрень полная. Ты у нас уже сколько лет бываешь?

— Много.

— Так что забей. Я с ней поговорю. Давай окунемся.

Мы скользнули в бассейн.

***

Легче всего будет уговорить Мэг.

На то была причина.

В последний раз, говорил я себе, мне придется стоять и смотреть, дожидаясь момента, когда мы сможем поговорить. И тогда я ее уговорю. У меня даже был план.

И тогда все закончится.

Мне следует только притвориться, что я с ними, что бы они ни делали. В последний раз.