Девушка из лаборатории - [57]

Взглянув на мокрую дорогу, я поняла, что через несколько минут она вся будет покрыта слоем льда. Тери же явно собиралась придерживаться первоначального плана и продолжать мчаться со скоростью 100 км/ч. Ровным и спокойным голосом, которым я обычно инструктировала студентов, выполнявших опасную и сложную манипуляцию в лаборатории, я произнесла:

— Слушай, сейчас тут все покроется льдом, так что тебе стоит ехать медле-е-е-е…

Закончить предложение мне было не суждено. Тери не стала постепенно сбрасывать скорость — она просто ударила по тормозам, а почувствовав под колесами лед, ударила по ним еще сильнее, пока вовсе не заблокировала. Микроавтобус повело; она попыталась исправить ситуацию, бешено выкручивая руль, и мы начали выписывать широкие неровные завитки, продолжая притом лететь вперед. Тери к этому моменту уже орала от страха, полностью потеряв контроль над машиной, — а я с ужасом понимала, что дело непременно кончится аварией.

Последнее, что я запомнила, прежде чем наш микроавтобус перевернулся, — это знак ограничения скорости, сгибающийся в некое подобие леденцовой трости. Поскольку этот столб был единственным в радиусе дюжины километров, мы, разумеется, в него врезались. Машина все кружилась, кружилась и кружилась — а когда вращение наконец замедлилось, оказалось, что она стоит на полосе встречного движения. На мгновение меня охватил страх — вдруг нас сейчас протаранит другая машина, — но на смену ему тут же пришло еще более неприятное осознание: микроавтобус не просто кренится на одну сторону, он вот-вот перевернется. Я изо всех сил вцепилась в приборную панель, чувствуя, как мы медленно заваливаемся в канаву под душераздирающий скрежет металла, треск пластика, визг Тери и звук, больше напоминающий залпы мушкетов при объявлении Гражданской войны.

Меня поразило, как медленно текло при этом время — будто тележка американских горок, карабкающаяся на самый высокий виток аттракциона. В конце концов я ударилась головой о холодное стекло, отлетела назад и приземлилась щекой на тонкое фетровое покрытие потолка салона. На какую-то секунду воцарилась полная тишина. Когда я рискнула открыть глаза и подняться, под ногами у меня оказался потолок, ставший сейчас полом, — на редкость странная картина. Три остальных пассажира висели на ремнях безопасности вниз головой.

Я начала бегать по потолку, проверяя, не пострадали ли мои друзья. Удивительно, но обошлось без травм — не считая моего разбитого носа, из которого бурно хлынула кровь, стоило мне истерически рассмеяться. Билл первым отстегнул ремни и мешком свалился на потолок; похоже, произошедшее не сильно выбило его из колеи. Ноа не двигался со своего места в конце салона, нервно проводя руками по влажным почему-то волосам. Тери просто висела на ремнях с удрученным видом.

Здесь в мою голову закралось подозрение, что микроавтобус может взорваться — в фильмах после аварии происходило именно это, — но я понятия не имела, что в таких случаях делать. Неожиданно задние двери распахнулись, и мужской голос произнес:

— Я ветеринар. Все целы?

Похоже, водитель ехавшей позади нас машины увидел, как мы улетели в канаву, и поспешил на помощь.

Я с трудом сдерживала облегчение: пожалуй, еще немного, и я бросилась бы ему на шею и расцеловала.

— Да-да, все целы! — радостно прокричала я.

— Погода становится хуже. Давайте-ка отправим вас в город.

Обернувшись на голос, я разглядела за спиной нашего нового друга еще нескольких добрых самаритян и вспышки аварийных сигналов.

— Хорошо, — так же радостно согласилась я. — Давайте, конечно.

Добровольные спасатели помогли нам выбраться. Я выходила последней: не потому, что была капитаном этого потерпевшего крушение корабля, а просто отыскать ботинки в хаосе, который представляли сейчас разлетевшиеся по салону вещи, оказалось непросто. Мы разбились на пары, сели в чужие грузовики и поехали навстречу неизвестности.

Ни водителей, ни своего точного местоположения мы не знали; транспорта у нас теперь не было, денег или плана — тоже, и все же я чувствовала себя великолепно. Я была жива, и радость переполняла меня, грозя разорвать сердце. Я была благодарна Провидению за то, что никто не пострадал, и едва не пела в полный голос. Что бы ни случилось дальше — плохое или хорошее, — это станет даром, на который я даже не рассчитывала. Обернувшись, я увидела, как ветер гоняет по канаве и асфальту флажки Оливии. Взгляд зацепился за флаг Ямайки — желтый крест на черно-зеленом поле. Я с улыбкой следила за ним, пока он не исчез вдалеке.

Через двадцать минут нас высадили у заправки на Спрус-стрит в западном Ролинсе. Я расспалась в благодарностях нашим спасителям — хотя чем больше говорила, тем четче понимала, что они просто хотят оставить нас уже и уехать. Тери стояла поодаль с таким видом, будто решила покончить с собой. Один из водителей отвел Ноа в сторону со словами: «Не переживай так. Ты здорово испугался, со всеми бывает», и я вдруг поняла, как от нас пахнет. Вместе с микроавтобусом перевернулось и все его содержимое, включая «кормильца». К тому же кто-то из нас неплотно закрутил крышку своей двухлитровой бутылки, и, судя по запаху и виду, все ее содержимое вылилось во время аварии на Ноа — мокрого и благоухавшего мочой. Видимо, мужчина, который его успокаивал, решил, что бедняга от страха как-то обмочил себе голову.