Девушка из Берлина. Любовница группенфюрера - [10]

Берлин, май 1942-го

Ингрид, агент американской секретной службы, которая жила и работала под прикрытием в Берлине вместе с её мужем Рудольфом вот уже много лет, мерила шагами их просторную гостиную. Она всегда так делала, когда что-то обдумывала или же нервничала, — я давно заметила за ней эту привычку. Казалось, ей это помогало сконцентрироваться и лучше всё продумать.

— Не знаю, Генрих, — она тряхнула головой, глянув на моего мужа, стоявшего у окна с бокалом бренди в руке. — Слишком это опасно. Тебя поймают.

Первой причиной, почему эта «супружеская пара» была практически неуязвима для гестапо, было именно это их качество: оба Ингрид и Рудольф были чрезвычайно осторожны. А то, что только что предложил мой муж, было чем угодно, только не простой операцией. Он хотел проникнуть в офис шефа гестапо Мюллера во время ежегодного приёма для командующего состава РСХА, установить подслушивающее устройство в его столе, и заодно фальсифицировать только что поступивший приказ о ликвидации советских военнопленных, которые в последнее время прибывали в страну десятками тысяч.

Дело было в том, что начальник группенфюрера Мюллера, обергруппенфюрер Гейдрих, решил наплевать на женевскую конвенцию вместе со всеми их правилами ведения войны и требовал немедленного расстрела всех советских командиров более или менее высокого ранга, объясняя эту «крайнюю необходимость» тем, что они представляли собой угрозу самому режиму национал-социализма из-за их принадлежности к коммунистической партии, что в его глазах было ещё более страшным преступлением, чем родиться евреем.

Генрих, который уже успел скопировать факсимиле Гейдриха маленьким восковым оттиском (пока последний был занят тем, что замывал свою униформу в личной ванной комнате после того, как Генрих «совершенно случайно» опрокинул на начальника кофе, показывая тому что-то на карте), надеялся стянуть списки с советскими военнопленными со стола Мюллера, прикрепить к ним заранее напечатанный и проштампованный гейдриховским факсимиле приказ, и отправить их на работные фабрики вместо Маутхаузена, также известного как «Мясорубка» — лагерь, классифицированный как место заключения особо строгого режима для самых страшных «врагов рейха».

Группенфюрер Мюллер был известен своей слабостью к водке, поэтому Генрих рассчитал, что к тому времени как шеф гестапо вернётся в свой кабинет с жутким похмельем на следующий день, он скорее всего будет только рад узнать, что обергруппенфюрер Гейдрих уже позаботился о всех военнопленных и вряд ли даже взглянет, куда его шеф решил их отправить. В конце концов, если на приказе стояла подпись Гейдриха (пусть и только в виде факсимиле), то пунктом назначения в приказе могла стоять Луна если уж на то пошло, и никто бы и глазом не моргнул. Издержки централизованной власти играли моему мужу на руку в данном случае: никто в рейхе не стал бы ставить под вопрос приказы начальства. А потому-то он и был настолько уверен в успехе операции.

— Ингрид, мы говорим о почти двух тысячах человек, направляющихся в данный момент в Австрию. А этот приём просто дар небес; да там все так напьются, что даже не поймут, что случилось. Это же простейшее дело.

— Как ты собираешься пробраться в его кабинет незамеченным? Охрана всегда стоит на посту во всех коридорах, приём или не приём.

— Через окно. Мой кабинет на том же этаже, мне просто нужно будет пройти по карнизу за угол, и я там.

— Кто-нибудь заметит тебя снаружи.

— Его кабинет на четвёртом этаже, Ингрид. Ты что, думаешь, что охрана ходит и смотрит по крышам всё время? Да им дела нет, особенно когда их начальники во всю празднуют внутри. Они скорее всего и сами принесут по бутылке и тоже напьются.

Рудольф поднялся со своего кресла и пошёл к бару, чтобы освежить свой напиток.

— Ну а что насчёт микрофона, Генрих? Ты думаешь, он его не заметит?

— Заметит конечно, со временем. А пока мы сможем слышать каждое слово, что он произносит, лично и по телефону. Ты же сам прекрасно понимаешь, что даже пара дней таких разговоров в личном кабинете шефа гестапо — бесценны.

— Он поймёт, что кто-то из сотрудников его установил.

— Рудольф, подумай, сколько людей работает в РСХА? Сотни. Не сможет он физически их всех пропустить через допросную. Конечно, он проверит самых близких к нему людей, вхожих в его кабинет, но и это ему ничего не даст. К тому же, я установлю устройство в нижнем ящике его стола, на дно ящика, что находится над ним; у него годы уйдут, прежде чем он его там заметит. Говорю вам, это беспроигрышный вариант. Только дайте мне добро, и я всё сделаю.

Рудольф и Ингрид обменялись взглядами. Я поклясться могла, что они умели общаться без слов. Наконец Рудольф нарушил тишину:

— Ладно, Генрих. У тебя есть наше согласие. Но если ты почувствуешь что что-то, хоть что-нибудь не так, сворачивай всю операцию и выбирайся оттуда как можно быстрее. Бросай всё и беги. Мы не можем рисковать потерей такого ценного агента, как ты.

— Я считаю, что моя жизнь — это вполне приемлемая цена за пару тысяч спасённых, — беззаботно улыбнулся Генрих.

Он ничего не боялся, мой муж. И чем больше людей его офис старался отправить на тот свет, тем больше он пытался спасти. Я безумно гордилась тем, что была его женой, хоть и сердце у меня замирало каждый раз, как он затевал что-то настолько опасное. Не знаю, как бы я смогла дальше жить, если бы с ним что-то случилось. Я не могла представить свою жизнь без этого человека.