Девушка и смерть - [64]

— Великолепное. Знаешь, Анжела, я искренне горжусь тем, что первый открыл тебя.

— Открыли? Ах, да…

— Я понял, чем ты станешь, ещё когда ты была никому не известной танцовщицей кордебалета. А теперь ты стала прекрасной балериной, и у тебя есть все шансы стать великой.

— Не все с вами согласны.

— То есть?

— Вы читали последний номер «Нашего времени»?

— Ещё нет. А что там?

Я пересказала содержание статьи. Леонардо некоторое время молчал.

— Это уж ни в какие рамки не лезет, — сказал он наконец. — Что этот Фагундес себе позволяет? Он был на «Жозефине»?

— Насколько я поняла, да.

— Тогда тем более. Никто не имеет права тебя оскорблять. Ни дирекция, ни так называемые поклонники, ни какие-то продажные писаки. Ты будешь звездой сцены, кто бы там что ни говорил, я об этом позабочусь.

Я внимательно посмотрела на него, поражённая внезапной догадкой. Марселе Мачадо после столь неподобающей выходки, едва не поставившей спектакль под угрозу срыва, объявили выговор, оштрафовали и пригрозили выгнать из театра, если такое повторится ещё раз, чьим бы покровительством она не пользовалась. Сама она клялась, что выпила всего один бокал шампанского, но ей никто не верил — результат-то был налицо. Но что если и в самом деле…

— Леонардо, — сказала я, — ответьте мне: это вы опоили Марселу Мачадо?

— Нет, — Леонардо качнул головой, и мне показалось, что он довольно усмехнулся. — Я всего лишь дал понять дирекции, что желаю, чтобы премьеру и последующие спектакли танцевала ты. Способ, которым этого добиться, я оставил на их усмотрение. Они уже давно не осмеливаются со мной спорить.

Я молчала, чувствуя, что мне становится холодно. Я не удивилась и не поразилась бы, сделай он это сам, я уже давно поняла, что от него можно ожидать чего угодно. Но что на такое окажутся способны наши собственные начальники… Ведь однажды и мне какой-нибудь «доброжелатель» может плеснуть что-нибудь в бокал. Или не мне. Не один Леонардо пользуется влиянием на нашу дирекцию, я-то защищена его покровительством, а кого-то ещё вполне могут затереть подобным образом, за взятку, или ещё что-нибудь в этом роде. Никто не может чувствовать себя в безопасности в нашем театре.

— Леонардо, поклянитесь, что больше не будете ставить им такие условия.

— Что такое? — он удивлённо наклонился ко мне. — Ты не хочешь первых ролей?

— Хочу. Но я хочу добиться их сама. И ещё я не хочу идти для этого по головам, или чтобы по головам шёл кто-то другой. Если вы ещё раз так сделаете… я уйду из Оперы.

— Вот как? И куда же ты пойдёшь?

— В другой театр. В столице или в провинции.

— Серьёзная угроза. Боюсь только, что твои соперницы твоего благородства не оценят. Та же Мачадо, которую ты сейчас от меня защищаешь, сама тебя отравит за милую душу, лишь бы избавиться от конкурентки.

— Я — не она.

— Ты-то, конечно, не она. И именно поэтому не спеши отказываться от покровительства. Ладно, ты лучше скажи, ты новым домом обзаводиться собираешься? А то прима-балерина, живущая в пансионе — это просто неприлично.

— Я ищу.

— Можешь не искать. Я всё тебе нашёл, тебе остаётся лишь подписать бумаги. Ну конечно, сперва ты можешь посмотреть, всё ли тебя там устраивает. Это дом на Жасминной улице, номер 9, симпатичный такой особнячок.

Я знала Жасминную улицу, она находилась не так далеко от Оперы, и была застроена небольшими, но действительно симпатичными домами. Кажется, я даже вспомнила девятый дом, хотя и не была уверена. Но в любом случае, место удобное. Хороший район, много зелени, рядом дорогие магазины. И до театра четверть часа пешком.

— Спасибо, Леонардо, — сказала я. — Я вам действительно очень благодарна, но пока это для меня слишком роскошно. И потом я уже выбрала жильё в другом месте.

* * *

— Вот, прочтите, — Энрике сунул мне в руки толстый журнал, раскрытый на одной из страниц. — Вам будет полезно.

Журнал назывался «Музыка и театр», и статья была посвящена всё той же премьере «Жозефины», причём написана она была совсем в ином тоне, чем приснопамятный опус в «Нашем времени». Её автор не позволил себе никаких недостойных намёков, это был действительно критический разбор спектакля, и весьма доброжелательный. Меня там хвалили, и очень. «В то время, когда балерина Икс мучительно подбирает такое телодвижение или позу, в которых она кажется зрителю красивой, сеньорита Баррозо, будучи красива в каждом шаге, находит тот оттенок движения, ту неповторимую позу, которые делают её движения и позы прекрасными. В танце ей легко и привольно. В искусстве Баррозо нет ощущения обременённости и натруженности, её танец не знает излома, избегает рывков, он льётся непринуждённо, плавно и певуче, как возвышенная и спокойная песнь сердца».

Читать это было весьма приятно, и я прочла статью весьма внимательно, а потом просмотрела и весь остальной журнал. Он мне понравился, и я подумала, что, пожалуй, можно будет на него подписаться. Наконец я дошла до последней страницы, где по традиции помещались некрологи. Там их было целых два, один посвящен известному в прошлом пианисту, а второй… «Мы с прискорбием сообщаем, что известный музыкальный критик Анселмо Фагундес, неоднократно сотрудничавший с нашим изданием, скоропостижно скончался у себя дома… Безутешная вдова… Похороны состоятся…»