Девушка А - [16]

Мистер Бедфорд не сдавался. Раз ребенок торопится выйти на свет, матери следует ехать в больницу. Если они не дадут вызвать такси из приемной — где Отец уже выдернул из розетки шнур телефона, поднял его высоко и держал так, чтобы мистер Бедфорд не смог до него дотянуться, — значит, он позвонит из своего кабинета. Волоча за собой телефонный аппарат и разливая амниотическую жидкость, родители рванули прочь. Они проковыляли через медленно разъехавшиеся двери, через парк — к «Форду Эскорт», на котором ездили на работу. В машине Мать упала на заднее сиденье. Отец вставил ключи в замок зажигания. Выехав на трассу «А», они услышали вой сирены — мимо них, мигая аварийными огнями, промчалась скорая.

«Мистеру Бедфорду, — говорил Отец, — должно быть, пришлось долго объясняться».

Оказавшись дома двадцать минут спустя, они расстелили мягкие, чистые простыни, которые Отец купил на свою рождественскую премию. Спустили на пол подушки с дивана, задернули шторы. Мать легла на эту импровизированную постель. Ее лицо блестело в полумраке от слюны и слез.

Итан появился на свет через сорок часов. В самом конце, как рассказывал Отец, Мать то и дело проваливалась в сон, и ему приходилось будить ее, легонько постукивая по голове. (Интересно, не мечтала ли она тогда о бело-синих лампах и больничной палате?)

Они взвесили ребенка на весах в ванной. Три килограмма сто восемьдесят граммов, здоровенький. Сын. Он пробил себе путь в этот мир, боролся, чтобы прийти пораньше. Они лежали на полу, прижавшись друг к другу, обнаженные и окровавленные, будто последние уцелевшие в какой-то кровавой резне люди на Земле. Или же — первые.

Месть мистера Бедфорда, последовавшая через несколько недель, стала той частью истории рождения Итана, которую Отец предпочитал в своем рассказе опускать. Супруги Грейси посягнули на собственность компании, не подчинились прямым указаниям руководства. К тому же сотрудники отдела технического обслуживания недолюбливали Отца. Жаловались, что он всех высмеивает и постоянно торчит у рабочего места своей жены, делая ей массаж. Мистер Бедфорд поздравил родителей с рождением сына и попросил их не возвращаться на работу. «Расчет, — написал он, — вы получите по почте».

С тех пор Мать больше никогда не работала. Следующие семнадцать лет она была вся в детях и принимала эту роль как мученическую. Она исполняла миссию, дарованную ей Господом, и была намерена исполнять ее как подобает. Более всего она ценила нас, когда мы находились у нее внутри, в тесноте ее тела, и сидели спокойно. С тех пор как я себя помню, Мать постоянно была беременна. На улицу она выходила в платьях, сквозь тонкую ткань которых, как опухоль на ранней стадии, выпирал пупок; дома она вечно сидела на диване и кормила нас — неизменно в трусах и заляпанной футболке. Мы вопили наперебой, иногда сразу двое из нас, и дрались друг с другом за более полную грудь. В моем нынешнем возрасте у нее уже были Итан, я, Далила и на подходе Эви. От Матери противно пахло — чем-то нутряным. Она протекала. Содержимое ее организма так и стремилось наружу.

Когда Мать была маленькой, она мечтала стать журналисткой. Жила в деревне, со всех сторон окруженной холмами, с родителями и сестрой. В череде примыкающих друг к другу домов их был самым крайним; слегка накрененный, как бы падающий, он походил на Пизанскую башню.

Она брала интервью у жителей деревни, и ее отец купил ей блокнот у продавца газет. На первой странице красивым почерком Мать старательно вывела: «Заметки Деборы». По выходным, а иногда и после школы она ходила в гости к соседям и беседовала с ними о том о сем. Оказалось, они и рады были поверить ей скромные мечты: кто-то хотел выиграть в лотерею, к примеру, кто-то — переехать жить к океану, съездить во Францию или Северную Америку. А еще им нравилось сплетничать о том, что за семья поселилась неподалеку: может быть, супруги, а может — и очень даже вероятно — отец и дочь.

Я видела фотоснимки Матери, сделанные в то время, — ее тогдашний успех был вполне понятен: белоснежные волосы, взрослый, понимающий взгляд. Такой девочке кто угодно открыл бы свои секреты.

Она не ожидала, что в ее жизни случится, как она назвала это позже, Парад.

Однажды, когда ей исполнилось десять и она собиралась поступать в гимназию в соседнем городке, в деревне отмечали праздник урожая, и к парадному шествию все украшали свои повозки. Хозяйки мастерили пугала и разбрасывали их повсюду. Ребятишки, наряженные фруктами и овощами, топали по улицам одной живой грядкой. В тот год посредством некой сомнительной демократической процедуры Мать избрали Принцессой урожая. В золотом платье (что, по сравнению с прошлогодним костюмом картошки, она сочла грандиозным достижением) она шествовала впереди всех, и, когда процессия проходила мимо ее дома, рядовые с повозки Общества ветеранов дали торжественный ружейный залп.

Мать не увидела, что произошло. Веревка, соединявшая повозку Сельской христианской церкви с их «Морис Мариной»[15], лопнула в самой высокой точке подъема на Хилли Филдс-роуд. Мать услышала крики, раздавшиеся, когда повозка наехала на ее отца, но решила, что это просто шумит взбудораженная толпа, и принялась размахивать руками с еще большим воодушевлением. Ведущий, желая ее остановить, преградил ей путь, но Мать лишь вежливо улыбнулась и просто обошла его.