Девушка А - [11]
— Не знаю, надолго ли я смогу остаться, все зависит от работы.
— А ты скажи им, что у тебя умерла мать. По такому случаю тебе положены какие-то дни.
Залаяла собака.
— Черт! — сказал Итан.
— Я думаю, что смогу.
— В пятницу. Когда сядешь на поезд — звони.
Как в самом начале, так и в самом конце — только Итан и я.
Первыми родились — последними усыновлены.
На то, чтобы уладить все формальности, ушло несколько месяцев. О том времени у меня осталось мало воспоминаний, и каждое из них теперь казалось мне утрированным, как будто я взяла чью-то чужую историю и вообразила, что она — обо мне.
Когда я очнулась, со дня моего бегства миновало уже несколько дней и несколько операций. Медсестры усадили меня в ванну и принялись мыть. Понемногу проступала кожа — белая; я и забыла, что она такая. Меня отмывали несколько часов, и каждый раз, когда они останавливались, я просила их продолжать: грязь была у меня в ушах, в локтевых сгибах, между пальцами на ногах. Когда они закончили, я ухватилась за ванну и отказалась вставать.
— Еще не все отмыли.
Я отчаянно не желала вылезать из воды, из ее тепла. Я чувствовала себя будто в ласковом море Греции, в которую мы с Эви мечтали переехать.
На лице и плечах у меня вырос тоненький пушок.
— Это твой организм пытался согреть тебя, — объяснила одна из медсестер в ответ на мой вопрос; потом она отвернулась и всё оставшееся время, пока не вышла из палаты, старалась больше не поворачиваться ко мне лицом. Синяки понемногу бледнели, превращаясь в размытые желтые пятна. Кости переставали выпирать, отступая обратно под плоть и жир.
Я думала о том, как же в больнице может не нравиться? Как можно хотеть уйти отсюда? У меня была своя палата. Меня кормили три раза в день. Терпеливые доктора объясняли, что со мной и зачем мне делают операции. Все медсестры ласково разговаривали со мной, и, когда они уходили, порой я даже плакала в этой чистой мирной комнате, как плачут от доброты, вдруг встретившейся посреди ужасного дня.
По ночам во сне я звала Эви и просыпалась. С ее именем на устах. Все вокруг утешали меня. Говорили, она в другой больнице и увидеться нам пока нельзя.
Проснувшись однажды — это случилось примерно через неделю после того, как я впервые пришла в себя, — я обнаружила в своей палате незнакомку. Она сидела на стуле рядом с кроватью и просматривала папку на кольцах. В те несколько мгновений, пока она думала, что я еще сплю, я успела ее рассмотреть. Вместо больничной униформы на ней были платье-карандаш, синий пиджак и туфли на таких высоких каблуках, каких я никогда в жизни не видела. Волосы коротко острижены. Глаза бегали по строчкам, и в зависимости от того, что она читала, складка между ее бровей то появлялась, то разглаживалась.
— Здравствуй, — сказала она, не отрывая глаз от папки. — Я — доктор Кэй.
Спустя много месяцев я поняла, что это ее фамилия — Кэй, как слово К-э-й, а не буква алфавита[7]. Однако к тому времени мы уже знали друг друга достаточно хорошо, и моя интерпретация ее имени понравилась ей больше. «Так гораздо лаконичнее», — заметила она.
Доктор отложила свою папку и протянула мне руку. Я пожала ее и ответила:
— А я — Александра. Но это вы, наверное, и так знаете.
— Знаю, — произнесла она. — Но мне приятно познакомиться с тобой лично. Александра, я — психолог, из тех, которые сотрудничают и с больницей, и с полицией. Ты понимаешь, о чем у нас пойдет речь?
— О разуме, — ответила я.
— Да, — подтвердила она. — Именно так. Пока врачи и медсестры лечат твое тело, мы займемся твоим разумом. Будем разговаривать о том, что ты чувствуешь, о чем думаешь. О том, что с тобой случилось, и о том, чего ты хочешь сейчас. Иногда в наших разговорах будут принимать участие следователи, а иногда мы будем беседовать с глазу на глаз. Когда мы будем разговаривать вдвоем — только ты и я, — все, что ты мне расскажешь, я не передам никому, это станет нашим секретом.
Она встала со стула и опустилась на колени перед моей кроватью.
— Секретом, понимаешь? — повторила доктор Кэй. — Это я тебе обещаю. Я понимаю разум другого человека, умею с ним работать. Верю, что могу привести его в порядок. Но читать мысли я не в силах. Поэтому мы должны быть честны друг с другом. Даже в том, о чем трудно рассказывать. Согласна?
Голос у нее немного сел.
— Согласна, — ответила я.
Доктор еще что-то говорила, но уже на ходу, отдаляясь от меня, и, когда я проснулась в следующий раз, ночью, ее уже не было в палате.
С тех пор доктор Кэй стала приходить каждый день. Иногда ее сопровождали двое следователей; были они и в тот раз, когда она рассказала мне, что Отец покончил с собой почти сразу после того, как я сбежала. Полицейские, прибывшие первыми, нашли его на кухне. Многократные попытки откачать его ничего не дали — помочь ему уже было нельзя.
Его пытались откачать? Интересно, они очень старались?
Вместо этого я спросила: «Как он это сделал?» Следователи посмотрели на доктора Кэй, а доктор Кэй смотрела на меня.
— Он выпил отравляющее вещество, — произнесла доктор. — Яд. По многим признакам понятно, что все было подготовлено, и заранее.
— В доме обнаружился большой запас яда, — пояснил один из следователей. — Мы думаем, что, возможно, готовилась грандиозная развязка.
Опорск вырос на берегу полноводной реки, по синему руслу которой во время оно ходили купеческие ладьи с восточным товаром к западным и северным торжищам и возвращались опять на Восток. Историки утверждали, что название городу дала древняя порубежная застава, небольшая крепость, именованная Опорой. В злую годину она первой встречала вражьи рати со стороны степи. Во дни же затишья принимала застава за дубовые стены торговых гостей с их товарами, дабы могли спокойно передохнуть они на своих долгих и опасных путях.
Как часто вы ловили себя на мысли, что делаете что-то неправильное? Что каждый поступок, что вы совершили за последний час или день, вызывал все больше вопросов и внутреннего сопротивления. Как часто вы могли уловить скольжение пресловутой «дорожки»? Еще недавний студент Вадим застает себя в долгах и с безрадостными перспективами. Поиски заработка приводят к знакомству с Михаилом и Николаем, которые готовы помочь на простых, но весьма странных условиях. Их мотивация не ясна, но так ли это важно, если ситуация под контролем и всегда можно остановиться?
Из экспозиции крымского художественного музея выкрадены шесть полотен немецкого художника Кингсховера-Гютлайна. Но самый продвинутый сыщик не догадается, кто заказчик и с какой целью совершено похищение. Грабители прошли мимо золотого фонда музея — бесценной иконы «Рождество Христово» работы учеников Рублёва и других, не менее ценных картин и взяли полотна малоизвестного автора, попавшие в музей после войны. Читателя ждёт захватывающий сюжет с тщательно выписанными нюансами людских отношений и судеб героев трёх поколений.
Александра никому не могла рассказать правду и выдать своего мужа. Однажды под Рождество Роман приехал домой с гостем, и они сразу направились в сауну. Александра поспешила вслед со свежими полотенцами и халатами. Из открытого окна клубился пар и были слышны голоса. Она застыла, как соляной столп и не могла сделать ни шага. Голос, поразивший её, Александра узнала бы среди тысячи других. И то, что обладатель этого голоса находился в их доме, говорил с Романом на равных, вышибло её из равновесия, заставило биться сердце учащённо.
Валентин Владимиров живет тихой семейной жизнью в небольшом городке. Но однажды семья Владимировых попадает в аварию. Жена и сын погибают, Валентин остается жив. Вскоре виновника аварии – сына известного бизнесмена – находят задушенным, а Владимиров исчезает из города. Через 12 лет из жизни таинственным образом начинают уходить те, кто был связан с ДТП. Поговаривают, что в городе завелась нечистая сила – привидение со светящимся глазами безжалостно расправляется со своими жертвами. За расследование берется честный инспектор Петров, но удастся ли ему распутать это дело?..
Если вы снимаете дачу в Турции, то, конечно, не ждете ничего, кроме моря, солнца и отдыха. И даже вообразить не можете, что столкнетесь с убийством. А турецкий сыщик, занятый рутинными делами в Измире, не предполагает, что очередное преступление коснется его собственной семьи и вынудит его общаться с иностранными туристами.Москвичка Лана, приехав с сестрой и ее сыном к Эгейскому морю, думает только о любви и ждет приезда своего возлюбленного, однако гибель знакомой нарушает безмятежное течение их отпуска.
Пять девушек. Пять тяжелых судеб. Один офистель. Эту комнату снимает Кьюри. Она работает в рум-салоне – так в Южной Корее скромно называют клубы, где мужчины из высших кругов могут выпить в приятной компании красивых девушек, а потом, возможно, продолжить с ними вечер в гостиничном номере. Однажды сделав пластическую операцию, Кьюри больше не может остановиться. Если ты некрасива в этой стране, у тебя просто-напросто нет будущего. Соседка Кьюри, талантливая художница Михо, выросла в приюте, но выиграла стипендию и уехала изучать искусство в Нью-Йорк.