Девочки - [47]

Со второго этажа прибрела Хелен, одетая в футболку со Снупи и носки, которые ей явно были велики — красные пятки топорщились на лодыжках.

— Кто-нибудь хочет поиграть в “верю — не верю”? — Не-а, — отозвалась Сюзанна.

Понятно, что она говорила за всех нас.

Хелен плюхнулась в лысоватое кресло, с которого давно растащили все подушки. Поглядела в потолок.

— Так и течет, — сказала она.

Никто не обращал на нее внимания.

— А забейте кто-нибудь косячок, — попросила она. — Пожа-алуйста.

Не получив ответа, она сползла на пол к Руз и Сюзанне.

— Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста. — Она потерлась головой о плечо Руз, залезла к ней на колени, как собачка.

— Ой, да сделай ты ей, — сказала Сюзанна.

Хелен вскочила, побежала за шкатулкой “под слоновую кость”, в которой они хранили припасы, Сюзанна поглядела на меня, закатила глаза. Я улыбнулась. Мне даже нравится сидеть дома, подумала я. Мы все набились в одну комнату, будто подопечные Красного Креста, на плитке грелась вода для чая. Руз трудилась у окна, где сквозь рваные кружевные занавески падал алебастровый свет.

Внезапно тишину прорезал вой Нико, в комнату вбежала девочка со стрижкой “под горшок”, за ней протопал Нико. В руках у девочки было его ожерелье с акульим зубом, и они с визгом принялись за него драться. Рыдая, царапаясь.

— Эй, — сказала Сюзанна, даже не поднимая головы, и дети притихли, злобно таращась друг на друга. Шумно пыхтя, точно пьяные.

Казалось, все в порядке, детей быстро удалось приструнить, но тут Нико вцепился девочке в лицо своими длиннющими ногтями, будто граблями, и рев поднялся с удвоенной силой. Девочка схватилась за щеки и вопила так, что были видны все ее молочные зубы. Брала высокую ноту отчаяния.

Руз с усилием встала.

— Малыш, — она протянула к нему руки, — малыш, нельзя себя так вести.

Она пошла к Нико, и тот тоже заорал, грузно шлепнувшись на подгузник.

— Вставай, — сказала Руз, — вставай, малыш. — Она попыталась поднять его за плечи, но тот обмяк, и его нельзя было сдвинуть с места.

Девочка притихла, видя, что у Нико начался припадок, он вырвался из рук у матери и теперь бился головой об пол.

— Малыш, — громче забубнила Руз, — не надо, не надо, не надо. — Но Нико не останавливался, от удовольствия глаза у него потемнели, стали как пуговки. — Господи!

Хелен расхохоталась — странным смехом, который долго висел в воздухе, а я не знала, что делать. Я вспомнила беспомощную панику, которая иногда охватывала меня, когда я сидела с детьми, — когда до меня вдруг доходило, что это не мой ребенок и я ничего не могу с ним поделать, и, похоже, остолбеневшая Руз испугалась как раз поэтому. Она как будто ждала, что вот-вот придет настоящая мать Нико и все уладит. Нико, весь красный, долбил головой по полу. Орал, но тут на веранде послышались шаги — пришел Расселл, — и на всех лицах проступила жизнь.

— Что тут такое? — спросил Расселл.

На нем была старая рубаха Митча, с вышитыми кроваво-красными розами на воротнике. Босой, насквозь промокший от дождя.

— Это ты у Руз спроси, — прочирикала Хелен. — Это ее ребенок.

Руз что-то пробормотала, к концу захлебнувшись в словах, но Расселл не стал отвечать в ее духе. Он говорил спокойно, будто круг очерчивал вокруг плачущего ребенка, растерявшейся матери.

— Расслабься, — нараспев сказал Расселл.

Он не подпускал к себе чужую печаль, нервозность в комнате рассеялась от одного его взгляда. Даже Нико насторожился, его припадок утратил живость, он будто превратился в собственного дублера.

— Дружок, — сказал Расселл, — иди сюда, поговори со мной.

Нико глянул на мать, но та беспомощно смотрела на Расселла. Нико выпятил губу, гадая, как поступить.

Расселл так и стоял в дверях, не гнулся в три погибели, пуская слюни, как многие взрослые при виде детей, и Нико утих, только изредка похныкивал. Он еще раз глянул на мать, потом на Расселла и наконец подбежал к Расселлу и позволил взять себя на руки.

— Вот так, дружок, — сказал Расселл, Нико повис у него на шее.

Помню, так странно было видеть, как у Расселла меняется лицо, когда он говорит с мальчиком. Все черты делались ртутными, глуповатыми и дурашливыми, как у клоуна, а вот голос оставался спокойным. Это он умел. Перекроить себя, чтобы подстроиться под человека, как вода, которая принимает форму любого сосуда. Он мог быть сразу всем. Человеком, который вворачивал в меня пальцы. Человеком, которому все доставалось даром. Человеком, который трахал Сюзанну нежно, а иногда — не очень. Человеком, который шептался с маленьким мальчиком, щекоча дыханием его ухо.

Я не слышала, что говорил Расселл, но Нико прекратил рыдать. Лицо у него было восторженное, мокрое: казалось, он рад, что кто-то просто взял его на руки.

Одиннадцатилетняя Кэролайн, двоюродная сестра Хелен, сбежала из дома какое-то время назад. Она жила в Хейт-Эшбери [8], но там полицейские теперь вязали всех подряд, и она автостопом добралась до ранчо. Всех вещей у нее было — сумочка воловьей кожи и облезлая лисья шуба, которую она поглаживала с наигранной нежностью, словно не хотела, чтобы кто-нибудь понял, как она ее на самом деле любит.

Ранчо находилось не так уж далеко от Сан-Франциско, но мы редко туда ездили. Я была там всего один раз, вместе с Сюзанной, нужно было забрать полкило травы из дома, который она в шутку называла Русским Посольством. Наверное, какие-нибудь приятели Гая, из его прежней тусовки сатанистов. Входная дверь была выкрашена в смоляно-черный цвет. Сюзанна, заметив мое смущение, взяла меня под руку.