Девочки из варьете - [30]

Он бросил какой-то тяжелый предмет, упавший в непосредственной близости от меня, выругался ещё раз и вернулся в кухню.

Минуты летели, больше нельзя было терять время. Подпрыгнув, я уцепился за нижнюю перекладину и подтянулся.

Теперь я действовал быстро. Добравшись до третьего этажа, я прислушался. За зашторенными окнами игорных залов слышалось жужжание голосов, выкрики крупье. Присев на корточки на металлической площадке, я посмотрел вниз.

В темноте предметы во дворе были неразличимы. Я надеялся, что снизу моя скорчившаяся фигура тоже не слишком заметна. Прижавшись к кирпичной стене, я заглянул в окно. Опрокинув Джулию Дюпрэ на письменный стол, Филип Кордей осыпал её поцелуями. Она вяло сопротивлялась, отталкивая его руками. Потом Джулия что-то сказала, и мне показалось, что он сейчас повернет голову. Я быстро спрятался.

Окно справа от меня было открыто, к нему с немалым риском для жизни можно было добраться по горизонтальному выступу на стене. Собравшись с духом, я крепко ухватился за ограждение металлической площадки и, перебросив через неё одну ногу, встал на выступ. Правой рукой я дотянулся до водосточной трубы, казавшейся на ощупь достаточно надежной. Затем я убрал левую руку с перил и ухватился за трубу обеими руками. Выждав, чтобы биение сердца пришло в норму, я изогнулся и, уцепившись руками за подоконник, в акробатическом прыжке перелетел внутрь здания, оказавшись в небольшой полутемной комнате. Тусклый свет проникал в неё из соседнего помещения, дверь в которое была приоткрыта.

Я услышал страдальческий голос Филипа Кордея:

— Дорогая, умоляю…

Послышалась легкая возня. Её голос тоже был страдальческим:

— Любимый, если я уступлю, что тогда станет со мной? разве я могу быть уверена, что ты меня не обманешь?

— Ну я же сказал! — Он был настолько пьян, что у него еле ворочался язык. — Я хочу жениться на тебе.

— Ты это говоришь сейчас. — Судя по интонации, она была полна жалости к самой себе. — Но где гарантия, что ты сдержишь слово? — Я снова услышал звук поцелуя. — Нет! — раздался через несколько секунд её протестующий голос. — Нет, нет, нет! Это уж слишком, Филип!

Потом снова он:

— Я люблю тебя, люблю, люблю! Я докажу свою любовь. Я подпишу эту бумагу.

— Любимый, — сказала она, — тогда я могу быть спокойна. — Она была примитивна, как акула, готовящаяся сожрать свою жертву. — Тогда я уступлю тебе. О Филип, если б ты знал, как я люблю тебя! Какое счастье я испытываю, когда ты рядом! — Вновь чмокающие звуки. Она глубоко вздохнула и прошептала: — Сейчас вернется Ник. Спустимся в мою уборную. Там ты и подпишешь бумагу. А потом… потом я расскажу тебе о сестре твоей жены. Ты увидишь, что она собой представляет. Как правильно сказал Ник…

Он злобно пробормотал:

— Не желаю слышать о ней. Эта сука Глория подослала ее. Моя жена сука. Её надо прикончить, как и…

Джулия Дюпрэ прошептала:

— Ш-ш-ш! Ты не должен об этом говорить! Ты даже не должен об этом знать. Идем в мою уборную. Там тебя ждет бутылка скотча.

— А что ещё меня ждет?

Она мелко захихикала. Дверь в мою комнату отворилась, и его ноги споткнулись о порог. Послышался её шепот:

— Филип, не здесь! — Она снова захихикала.

Дверь закрылась, и снова наступила тишина.

Я глянул на часы — в моем распоряжении оставалось шесть минут.

Я прокрался в кабинет. Он был просторней, чем у Хэпуорта, и отделан с кричащей роскошью. В глаза мне бросился мраморный умывальник и мраморная с зелеными ободками плевательница, пол вокруг которой был загажен многочисленными плевками. Интерьер был выдержан в красных, черных и серебристых тонах, на стенах висели изображения обнаженных красоток и фотографии артистов варьете, в основном молодых танцоров. Повсюду блестели зеркала. Судя по всему, дела у Ника шли неплохо.

Увлажнитель для дорогих сигар стоял на изящном столике красного дерева с двумя аппаратами селекторной связи и двумя телефонами.

В рабочем столе Кафки имелся всего один ящик, который я поспешил выдвинуть. Он был набит бумагами, как мешок старьевщика, собирающего макулатуру. Я наугад вытянул пачку.

Цифры и больше ничего. Длинные столбики тысяч и тысяч цифр. Наверное, только хозяин стола знал, что они означают. Я сунул пачку обратно и огляделся.

В углу стоял небольшой металлический шкаф конторского типа, в которых обычно хранят деловые бумаги. Я потянул дверцу, но она была заперта. Ни одна из отмычек которые я предусмотрительно прихватил с собой, к замку не подошла.

Вернувшись к столу, я взял длинный стальной нож, которым Кафка пользовался для разрезания бумаги. В моем распоряжении оставалось четыре минуты. Я опустился на колени возле шкафа и едва не вывихнул руку, засовывая нож в узкую щель дверцы. Кончиком ножа я слегка приподнял язычок замка, после чего стал вновь поочередно вставлять отмычки. Наконец что-то щелкнуло, и дверца открылась. Я снова увидел бумаги. Они были уложены в аккуратные металлические коробки, и против цифр в них были указаны фамилии.

Это были ксерокопии документов, расположенные в алфавитном порядке. На них стояли подписи известнейших граждан Монреаля, советников мэрии и полицейских чинов. Все подписи подтверждали один и тот же факт — получение денег. Безумцы брали взаймы под проценты у главаря гангстерской шайки. Две фамилии были знакомы мне особенно хорошо.