Девочка с самокатом - [46]

– Ты тоже считаешь мои причины недостаточно вескими?

Эмбер знает, что у неё нет никакого права требовать от других понимания и тем более глупо ждать понимания от соперника, но не может же быть так, чтобы миллионы оставшихся в живых людей считали всё, что она чувствует, блажью. Не может же быть так, чтобы Калани считал то, что она чувствует, блажью.

Калани замирает вполоборота.

– Скажем так, – медленно говорит он. – Я думаю, что для меня моя младшая сестра важнее твоего равнодушия к собственной жизни. Но ещё я думаю, что для тебя твоё равнодушие к жизни важнее моей младшей сестры. Свои причины всегда самые веские. И это нормально.

«Свои причины всегда самые веские». Чужие почти невесомы, особенно если они далеки от тебя и их невозможно понять. «Это нормально».

«И это – максимум, на что я могу рассчитывать», – думает Эмбер.

– Спасибо, – говорит она вслух.

Калани пожимает плечами и, подхватив с верстака шлем, выходит из гаража. Эмбер идёт следом за ним.

Эмбер идёт следом за ним всю дорогу до стадиона. Справа от неё что-то задумчиво насвистывает Дженни, слева шагает Джонни. Рубашки без пуговиц непригодны для гонок, поэтому сейчас он в тёмной толстовке, застёгнутой на молнию под самое горло. На Дженни точно такая же, и джинсы на них, кажется, тоже одинаковые, где они только умудрились такие достать. Им, кажется, вполне себе комфортно с длинными рукавами.

Собственно, сегодня почти все с длинными рукавами. В плотных куртках, в многослойной одежде, в тяжёлых ботинках и в плотных штанах. Максимум одежды, минимум открытого тела, всё для того, чтобы чужие зубы не добрались до тебя: смерть Джулиана, как бы память ни пыталась стереть её, сказалась на всех.

Идти на стадион тяжело.

Это всё та же дорога, и если бы Эмбер в предыдущие разы считала, сколько шагов до стадиона от гостиницы, то и сейчас количество осталось бы точно таким же, но теперь им страшно. Причём, что самое жуткое, основной источник страха – вовсе не зомби. Когда утром Джонни по громкой связи (да, именно Джонни, Кристофер уступил ему эту честь, позволил попробовать) объявил, что им нужно собраться в столовой, никто и не предполагал, что услышанные новости будут такими, какими они оказались. Но… В столовой Лилит, постукивая перчатками по бедру, объявила, что сегодня для большинства из них состоится последняя гонка, а Антонио – на этот раз он был без шляпы – добавил, что, может быть, через какое-то время всё начнётся по новой и при желании они могут снова попробовать, но это станет ясно только после финала.

В финале окажутся шестеро.

Те, кто на протяжении трёх гонок выступали лучше всего.

Вик. Фредди. Лисса. Скорее всего, Калани и Макс – на лыжах, к которым приделаны колёса от роликов, оказывается, легко удирать от живых мертвецов. Может быть, Дженни и Джонни. Или Эмбер, если она постарается. Может быть, кто-то ещё. Кто угодно.

Эмбер не знает, нужно ли ей стараться. Она оглядывает чужие напряжённые плечи и сжатые в кулаки руки, ноги в грубых ботинках и лёгких кроссовках, нахмуренные брови и решительно сжатые губы и пытается определить, кто хочет пойти дальше, а кто предпочёл бы вернуться домой – ну, при условии, что у него есть куда возвращаться. Она думает о том, чем займётся сама, когда всё закончится.

Чарли запил, а у неё неплохо получается запихивать деревянные ящики в печь и вроде как нравится смотреть на огонь, так что, кто знает, возможно, она устроится вместо него в крематорий. Разве что не сопьётся – пусть это и её жизнь, а значит, решать тоже ей, но на алкоголь у неё аллергия. В переносном смысле, конечно, и всё-таки…

Эмбер сдувает чёлку со лба и думает, что ни за что не останется в Столице, даже несмотря на то, что крематорию нужны работники и кто-то должен запихивать деревянные ящики в печь. Чем бы всё ни закончилось, она уедет отсюда, возьмёт самокат и уедет. Она, наверное, могла бы уехать даже сейчас, прямо со стадиона, потому что здесь нет ничего, что могло бы её удержать.

Холодные пальцы Дженни переплетаются с её пальцами, и Эмбер запинается на середине шага. «Новые друзья, – думает она, – это единственный повод считать, что было бы здорово всю жизнь провести, убегая от зомби за деньги».

Новые друзья – и то ощущение, которое охватывает её всякий раз, когда вокруг становится слишком опасно. Сегодня оно приходит чуть раньше, ещё на стадии жеребьёвки, когда почему-то Антонио, а не Лилит кивает ей, мол, можно, тяни, а она словно со стороны видит свою руку, ныряющую в грубо сколоченную деревянную коробку. Манжета кожаной куртки задирается, и она замечает на запястье чёрную полосу краски: они сегодня подкрашивали колёса машинки Давида, и на мгновение весь мир сужается до этой короткой узкой полоски.

Можно провести по ней ногтём, и краска отойдёт, раскрошится, отстанет от кожи. Можно ничего не делать – и, в конце концов, она просто сотрётся. Но что бы Эмбер ни выбрала, рано или поздно этой полоски не станет. Иллюзия выбора, который, может быть, что-то и говорит о тебе как о человеке, но на самом деле ничего не решает: что бы Эмбер ни выбрала, рано или поздно для неё всё закончится. Но промежуток между конечной остановкой и выбором принадлежит ей. Промежуток между конечной остановкой и выбором – её, и только её.