Девочка с самокатом - [44]

Что она сказала не так?

– Значит, – хищно улыбается Лисса, – с твоей жизнью всё было в порядке?

Вик фыркает. Ну да, конечно, в порядке. Где-то в горле ядовитым комком собирается злость.

– Да, – отвечает Эмбер, еле удерживаясь от того, чтобы горделивым движением вскинуть голову и выпрямить спину. Она не позволит Вику смеяться. Она не позволит ему думать, будто ей было плохо. – Я жила с матерью и отчимом, Эндрю, и работала в местном магазине.

– С отчимом… – Кэт поводит плечами. Для неё это больная тема, ведь её собственный отчим оказался не прочь засунуть руки ей под футболку.

Эмбер качает головой, торопясь защитить того, кто не сделал ей ничего плохого.

– Нет, Эндрю… в порядке.

Может быть, если бы её жизнь (или, скорее, жизнь её матери) повернулась немного иначе, если бы той на пути встретился кто-то другой, то на месте Кэт сейчас стояла бы Эмбер, это она бы морщилась при одном упоминании слова «отчим», это она бы рефлекторно оглядывалась по сторонам в поисках того, чем можно было бы себя защитить.

– Значит, – холодно и как будто бы удивлённо спрашивает Анна, – у тебя нет ни одной причины, чтобы быть здесь?

Эмбер медлит прежде, чем ответить.

«Разве?» – вот что ей хочется спросить вместо ответа. Разве отсутствие причин для того, чтобы остаться дома, не причина оказаться здесь? Разве равнодушие матери – не причина? Или мир, который стал таким ярким, когда за спиной зарычали живые мертвецы – не причина? Разве того, что быть здесь – её собственный выбор, недостаточно? Разве этого мало?

Дженни берёт её за руку.

«Я с тобой», – читает Эмбер по её глазам. За густым слоем туши прячется беспокойство.

– Есть у меня причины, – неловко говорит Эмбер, и голос у неё такой хриплый, что режет ей уши. Он звучит как чужой.

Гостиная будто становится уже. Она больше не похожа на гостиную, теперь её стены напоминают заграждения на дорожке, потрёпанные репродукции превращаются в торчащие ржавые гвозди, тёмные шторы на окнах – в грубую металлическую сетку, окружающие её люди – в живых мертвецов, которые не сводят с неё пустых взглядов, роняя на землю пенистую слюну.

Эмбер подбирается в кресле.

– И какие это причины? – интересуется Макс, по-звериному приподнимая верхнюю губу. Его слишком большие клыки притягивают взгляд, гипнотизируют.

Лисса хихикает, но этот звук не разряжает обстановку, а только делает хуже. Эмбер не уверена, что у самой Лиссы в запасах найдётся что-то, что сойдёт для остальных за причину, но рыжеволосая диковинная птица никогда не упустит возможности притопить конкурентку.

Боковым зрением Эмбер видит, как напрягается Джонни, готовый в любой момент сорваться с кресла и попросить любого заткнуться. Калани сначала придвигается ближе, словно собирается защитить, а потом кладёт руки на колени – наверное, хочет подняться.

Но ведь она может справиться и сама, разве нет?

Кольцо людей вокруг неё становится всё уже и уже.

Она уже открывает рот, чтобы что-то ответить (совершенно не важно, что именно, только бы разорвать этот круг), но ловит взгляд Вика – и застывает. Он нечитаемый, этот взгляд, наверное, как обычно, скучающий и, может быть, слегка раздражённый, но Эмбер не может от него оторваться – пока Вик не опускает ресницы.

– Хватит, – зло бросает он и кивает в сторону телевизора. – Сейчас начнётся, а вы тут устроили.

Он не любит, когда кто-то другой находится в центре внимания, это Эмбер помнит прекрасно. И, как выясняется, его интервью среди тех, которые показывают в сегодняшние полтора часа (ещё полчаса уходит на общие новости) – самое длинное.

– Всё как давным-давно, – шепчет Дженни, когда на экране возникают переполненные трибуны и никто не говорит ничего важного. – Когда нас ещё не было. Когда телевидение только-только появлялось, когда оно ещё не успело никого захватить, не стало частью каждодневной реальности… Пара часов вещания в день, и достаточно.

Эмбер думает, что с неё тоже достаточно.

Она почти не слушает, о чём с экрана говорят остальные, только отмечает, как Анна всё время прячет глаза, как Нина краснеет и поправляет пушистые волосы, как Фредди целует свою лошадь – Персефону – в бархатный нос, как Калани задумчиво хмурится посреди разговора… Дженни смеётся, запрокинув голову и обнимая брата за шею, Стефан кажется ещё моложе, чем на самом деле, а Лисса изящным движением откидывает назад рыжие кудри. Они переливаются на солнце так ярко, что больно глазам. Роджер явно ощущает себя неуютно, в отличие от Вика, Макс то и дело поднимает руку к шее, прикрывая ладонью родимое пятно, а сама Эмбер всё-таки поминутно косится на камеру.

Смотреть на себя со стороны – это странно. Почти как в зеркало и вместе с тем – совершенно не так. Видеть гонки со стороны – тоже совершенно другое: происходящее не кажется ни настоящим, ни просто серьёзным, только какие-то маленькие люди убегают и уезжают от других, тоже маленьких, но уже не очень людей. Они кажутся ненастоящими: на их лицах игрушечный страх, под ногами у них игрушечные самокаты и скейтборды, в руках – игрушечные доски с игрушечными гвоздями (такими крохотными, что их и не видно), и на трибунах за них болеют тоже игрушечные, ненастоящие.