Девочка, с которой детям не разрешали водиться - [28]

Тетя Бетти допила вино, крепко и совсем не ласково ущипнула меня за щеку и сказала: «Твоя дочурка заметно исправилась, дорогой брат, общение с двоюродной сестричкой пошло ей на пользу. Из любви к твоему ребенку мне следовало бы принести себя в жертву и остаться здесь с Линой на постоянное жительство». Услышав это, я до смерти перепугалась.

Подошел дядя Хальмдах и попросил налить ему коньяку или двойную порцию водки, потому что пунш,: по его мнению, никуда не годился – ведь мужья вообще не способны готовить приличный пунш. Отец тихо сказал, что он позднее с удовольствием пойдет с дядей Хальмдахом и господином Клейнерцем выпить по кружке пива.

А ведь у дяди Хальмдаха иногда бывают приступы отчаяния. Тогда он говорит, что пьянство к добру не приводит, что это сплошное свинство и что после выпивки его всегда мучают угрызения совести. Он жалеет о выброшенных на ветер деньгах, которые были заработаны тяжким трудом, и клянется никогда больше капли в рот не брать. Но потом, когда ему уже не так плохо, он забывает свои слова.

Тетя Милли чокнулась с господином Клейнерцем и пролепетала: «Чего доброго, я еще опьянею».– «Тогда ты нам откроешь свои мысли, Милли,– воскликнула тетя Бетти, – пьяные всегда говорят правду! Не так ли, кузен Хальмдах? Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Так, кажется, говорят в народе?» – «Вот старая перечница! – пробормотал дядя Хальмдах, обращаясь к моему отцу.– Когда этот несчастный желчный пузырь на двух ногах начинает рассуждать о народе, у нее настолько глупый вид, что мне из сострадания хочется поднести ей букетик цветов. Да будет тебе известно, что я неоднократно самым прекрасным образом врал в пьяном виде».

Тут мне пришло в голову, что, когда ребенок говорит правду, взрослые никогда ему не верят и даже не дают договорить до конца, поэтому мне захотелось хоть раз в жизни притвориться пьяной и высказать всю правду. Я очень хорошо знаю, какие бывают пьяные; я знаю это по Леберехту, который живет напротив нас. Его зовут Панкрациус. Я люблю повторять вслух необычные имена и названия, я получаю от них такое же удовольствие, как от пирожных. У нас в Кёльне есть, например, проезд Маурициуса и улица Маурициуса, и, когда я еду в трамвае, я всегда жду, чтобы кондуктор выкрикнул слово «Маурициус». Когда я слышу это слово, я радуюсь и волнуюсь, и у меня такое чувство, будто я вижу целую гору локонов, цветов и бархатных лент. В школу мне надо ехать только до остановки «Оперный театр», но я нарочно проезжаю иногда на одну остановку дальше, чтобы услышать, как кондуктор объявит: «Проезд Маурициуса». Иногда он этого не делает, тогда я выхожу из трамвая и читаю это название на табличке до тех пор, пока оно не начинает звучать у меня в ушах.

Леберехт весь день таскается по кабакам и напивается так, что еле держится на ногах, а дети толпой бегут за ним по улице. Ноги у него заплетаются, он дико вращает глазами, и жене его, видно, приходится нелегко. Иногда он останавливается как вкопанный и, вытянув вперед руку, начинает ругаться и угрожать кому-то. Потом теряет равновесие, падает, но не перестает говорить. Леберехт, как слепой: он ничего не видит, но знает, что вокруг него дети. Только обращается он не к детям, а к небу. Его голос звучит, как глухие раскаты грома, и говорит он все, что ему приходит в голову.

Я хорошо знаю, как ведут себя пьяные, а главное, мне хотелось, чтобы тетя Бетти и жирафа уехали. Поэтому я притворилась пьяной, расслабила мышцы, как меня учили на противных уроках пластики, и упала на пол. Потом встала, покачалась из стороны в сторону, остановилась как вкопанная и, указывая пальцем на жирафу, застонала и затрясла головой точь-в-точь, как Панкрациус Леберехт.

Все вскочили и уставились на меня. Я заговорила глухим голосом: «Кузина Лина – плохая девочка, очень плохая. Тетя Бетти тоже плохая. Она говорит, что моя мама швыряет деньгами и что с такой женой папа пропадет, и еще тетя Бетти говорит, что мама была очень бедной и при всем желании не могла заполучить другого мужа, иначе она никогда не вышла бы замуж за такого вспыльчивого и бессердечного тирана, как мой отец. Все это она говорила тете Милли. А я это слышала и Элиза тоже. На днях, когда у нас к обеду был один только суп с капустой и больше ничего, тетя Бетти сказала, что в доме родного брата ее хотят провести, прикидываясь бедняками. А сегодня она заявила, что моя мама устраивает ужины с фаршированными голубями для того, чтобы пустить бедной вдове пыль в глаза, и что с наследством ее тоже обманули. Еще она сказала, что Элиза ворует, – это я передам полицейскому Эриху – пустите меня, не держите меня, – я все скажу полицейскому, я…» Если ты пьяный, то под конец нужно все время повторять одно и то же.

Все старались меня успокоить. Я опять повалилась на пол и стала невнятно бормотать «ля-ля-ля-ля». «Она сошла с ума!—крикнула тетя Бетти моему отцу.– О, какой это ужас!» – «Она пьяна!» – простонала тетя Милли. Она наверняка боялась, что я и о ней начну что-нибудь говорить. «Совершенно пьяна! Боже милосердный, бедный ребенок!..» – закричали все. «Ничего подобного! – сказал дядя Хальмдах. – У девочки не простое опьянение. У нее типичный приступ белой горячки. Это необычайно интересно!» – «Но ведь она не выпила ни одного глотка из своего стакана, – сказала вдруг тетя Милли сдавленным голосом. – Эта девочка – преступница по натуре, она просто симулирует».– «Но мне кажется, что она говорит правду»,– заметил господин Клейнерц, Я люблю его: он умный и всегда приходит мне на помощь.