Девочка из Франции - [23]

— Ну, носа вы все-таки не вешайте, — сказала Жанетта и ласково чмокнула бабушку в горбатый нос. — Пойду спать.

И она уснула сном праведницы, а тем временем на кухне и в верхней комнате бодрствовали, тихонько вздыхая и думая свои думы, отец и бабушка. Теперь у старухи Мишо зять вызывал не только чувство страха, не только казался ей чужаком — она уже ненавидела его, этого непонятного, скрытного человека. Кто знает, что у него на уме, что он затевает? Пока он ничем не показывал, что готовится к отъезду в Венгрию, — видно, действует за ее спиной. Мадам Мишо казалось, что она погибнет, если у нее отнимут внучку. Иногда ее терзало нечто похожее на угрызения совести: не веди она себя так враждебно с зятем, попытайся она стать матерью этому заброшенному на чужбину молодому человеку, — не пришлось бы ей, быть может, доживать свой век в одиночестве. Поди, и в Венгрии жить можно… Везде можно жить, лишь бы рядом была Жанетта! Но мадам Мишо испуганно отбрасывала от себя подобные мысли. Она молила бога уберечь ее от «негодяя».

Выпадали все же и светлые минуты в жизни мадам Мишо. Это случалось, когда зять, садясь на велосипед, объявлял, что едет в Сен-Жан или в Сен-Мартен, что пусть его не ждут к вечеру домой: он там заночует, а утром поедет прямо на шахту. В эти дни мадам Мишо полновластно царила в доме и в сердце Жанетты. Смеясь и перебрасываясь шутками, они проводили вдвоем такие веселые часы в кухне! Само собой разумелось, что в школу Жанетта не шла. Придя в хорошее настроение, Жанетта давала целые театральные представления для бабушки и для ребятишек, которые собирались к ним в кухню и словно бесцветные тени сновали вокруг главенствующей над ними Жанетты. А Жанетта то передразнивала сестру Анжелу, то подражала приторно-елейным беседам господина попечителя или, раздув щеки до отказа, становилась вдруг удивительно похожей на самого попечителя. Вяло двигая руками и ногами, она показывала гимнастические упражнения, которые сестра Анжела заставляла их по утрам проделывать в классе. Она представляла и сестру Жозефу, изображая, как та дирижирует церковным хором — коротко вскидывая голову, позвякивая четками и неистово размахивая руками.

По лицу бабушки Мишо от смеха катились слезы; маленький Стефан, прижав обе руки к впалому животу, трясся от беззвучного хохота, а Мари Жантиль старательно помогала подруге, если та, в добром расположении духа, наделяла ее ролью сестры Анжелы.

— Настоящая актриса! — повторяла мадам Мишо, вытирая глаза. — Сама Мистингет![11]

И вполне естественно, что в последовавших затем событиях мадам Мишо увидела перст божий, мудрую волю провидения.

…Однажды на рассвете, отправляясь в Сен-Мартен, Йожеф Рошта сказал, как обычно:

— Не ждите меня к вечеру, мама. Я переночую в Сен-Мартене и утром поеду прямо на шахту.

Мадам Мишо села на скамейке у крыльца. В этот ранний час дети уже играли на улице. Жанетта мелом рисовала на асфальте театр так, как он представлялся ей, — ведь она никогда еще не видела ни одного спектакля.

— Вот здесь играют артисты, — сказала Жанетта и начертила мелом большой круг. — А здесь публика сидит в креслах. — И рядом с первым кругом она нарисовала второй большой круг. — А тут стоят люди… может, тысяча людей. — И Жанетта решительно обвела чертой сцену и зрительный зал.

Мадам Мишо читала в это время парижскую газету, которую одолжила ей жившая по соседству бабушка Брюно. Водрузив на горбатый нос очки, мадам Мишо медленно шевелила губами, разбирая напечатанные крупным шрифтом заголовки. Ветер нес с севера чистый солоноватый морской воздух. В прозрачной, легкой дымке на горизонте поднималось солнце. Было мирное весеннее утро… Уже складывая газету, старуха Мишо заметила вдруг объявление, выделенное жирными буквами. Она прочитала его один раз, потом второй:

«Американская кинокомпания ищет для съемки исполнителей детских ролей. Требуются пролетарские дети с бледными и худыми лицами, демонстрирующими голод и нищету. Прием в «Кларидж-отеле», секретариат компании, 21 апреля, от 12 до 2 часов дня».

Мадам Мишо не отличалась особой чувствительностью и не очень разбиралась в словесных тонкостях, но все же ее слегка взволновал недвусмысленно грубый тон этого объявления: «…демонстрирующими голод и нищету»! Да неужто они думают, что дети французских рабочих все голодают!

Мишо сняла очки и взглянула на внучку, которая суетилась на «сцене», затем по очереди осмотрела истощенные, бледные личики всех этих худеньких детей, наблюдавших со своих стоячих мест сольный номер Жанетты. Да, здесь таких заморышей достаточно, американским артистам нетрудно было бы выбрать из них по своему вкусу… Да и ее маленькая внучка — личико совсем прозрачное, прелестные серые глаза ввалились. А талия такая тоненькая, что двумя пальцами обхватишь. И вся-то фигурка просто воздушная…

И вдруг бабушку Мишо охватило волнение, увядшее лицо ее разгорелось. А что, если попробовать? Американцы хорошо заплатили бы… Может, Жанетте улыбнется счастье — ведь она и так уже, можно сказать, настоящая артистка. А зять?.. Не надо ему ничего говорить! Какое сегодня число? Двадцать первое апреля… Прием с двенадцати до двух, «Кларидж-отель». Глаза мадам Мишо вдруг загорелись, словно она увидела перед собой столько раз восхищавшую ее огромную роскошную гостиницу, мимо которой она прогуливалась когда-то по воскресеньям… Парижский поезд отходит в семь часов двадцать минут… К полудню они уже будут на месте. Домой вернутся ночью. Пусть девочка хоть немножко свет повидает… А деньги на дорогу? Деньги — там, наверху, в жестяной коробочке.