Девиант - [29]

— Это не я, — признался я со свойственной мне скромностью. — Это Джером Клапка Джером.

У Анны Тихоновны была малогабаритка на пятом этаже. В маленькой комнате помещалась она сама со своей кошкой Фросей — белой пушистой красавицей в рыжих пятнах. Комната побольше служила ей, как видно, мастерской. На столе прочно стояла швейная машинка, вокруг валялись обрезки голубого шелка — Анна Тихоновна шила на продажу дамские шапочки типа чалмы. («На пенсию разве проживешь?» — говорила она.) Проворно стала она наводить порядок, потащила машинку, я отобрал ее и вынес в маленькую комнату, поставил по указанию хозяйки на стул в углу, возле телевизора.

В «нашей» комнате над широкой тахтой висел фотопортрет военного в капитанских погонах — я невольно ахнул, взглянув на него. Мрачноватый прищур, ироническая улыбка, орлиный нос — ни дать ни взять наш Вадим, поразительное сходство! Только шевелюра погуще, чем у моего друга с его ранней лысиной. Понятно, почему Анна Тихоновна удивленно воззрилась на Вадима.

— Это мой сын, — сказала она. — Его убили в Чечне.

Ранним вечером притащили из ближнего гастронома хлеб, банку сайры, бутылку «пшеничной». Позвали, конечно, Анну Тихоновну. Она сварила картошку, из холодильника извлекла миску квашеной капусты. Сели в маленькой кухне ужинать.

— Вам сколько лет, молодые люди? — спросила наша хозяйка после первой рюмки. — Тридцать шесть? Вот и моему Мише столько же… было бы… Восемь лет уже, как его чечены убили.

Вадим снова налил в рюмки, предложил почтить память погибшего. Анна Тихоновна выпила залпом. Раскрасневшаяся, с влажными глазами, заговорила, глотая от волнения слова:

— Думали, раз Грозный взят, значит, всё… А они ворвались обратно в Грозный, окружили наших. Миша со своей ротой отбивал, отбивал ихние атаки… запрашивал по радио, чтобы помощь… а не было помощи… В цинковом гробу вернулся в Горький, Зинаида, сноха, его привезла. Там мы и похоронили Мишу, в Горьком.

— В Нижнем Новгороде, — сказал я.

— А я привыкла по-старому называть, — с некоторым даже вызовом возразила Анна Тихоновна.

Сережа, напившись чаю, попросил:

— Можно я телевизор посмотрю?

— Ой, конечно! — Анна Тихоновна отвела его в свою комнату, включила «ящик» и вернулась в кухню. — Что с Россией сделали! — заговорила после третьей рюмки. — Не знаю, как вы, а я против. Уж лучше бы Горбачев не начинал эту чертову перестройку. Были, конечно, недостатки, но в общем жили хорошо, спокойно.

— Ну да, — сказал я, — с обязательным единогласием, с очередями за сахаром, колбасой, водкой. За гэдээровским и чешским ширпотребом. Миллиарды гнали на гонку вооружений…

— Я была директором педтехникума, — гремел басовитый голос нашей хозяйки, — мне зарплаты на все хватало! Ездили в Крым, в санаторий. А теперь? Вот на пенсию вышла, а разве на нее проживешь? Что толку, что очереди исчезли и продуктов много, если не на что их купить?

— Горбачева теперь ругают за перестройку, — вступил в разговор Вадим, поглядывая веселыми, как всегда при выпивке, глазами, — а я хвалю! За плюрализм. За то, что вывел войска из Афганистана.

— Он вывел, а Ельцин ввел в Чечню! Зачем? Не знал, что ли, что эти чечены — бандиты?

— Не все же они бандиты…

— Независимость им подавай! — горячилась все более Анна Тихоновна. — Ну и надо было дать — нате, подавитесь! Колючей проволокой от них отгородиться!

«Далеко же мы ушли от дружбы народов, — с грустью подумал я. — А ведь так ею гордились…»

Я попытался переключить нашу хозяйку на другую волну — спросил, знает ли она о граде Китеже?

— Град Китеж? Ну это сказка какая-то, — сказала она, наморщив лоб. — Зачем он вам?

А и верно: зачем мне нужен этот фантастический град? Почему мерещатся его темные бревенчатые дома-срубы, деревянная церковь с главами-луковицами, покрытыми, как чешуей, осиновыми лемехами?

До водохранилища было недалеко. Можно и пешком, но у нас же было дайвинговое снаряжение — акваланг, гидрокостюмы, ласты, ружья для подводной охоты. Не таскать же все это «на горбу». Подъезжали в дилижансе к берегу настолько близко, насколько позволял ландшафт, а проще говоря — лес. К самой воде спускались уцелевшие от затопления дубы, пихты, ели. Вадим молодец — здорово маневрировал меж ними на своем видавшем виды внедорожнике. Он сидел за рулем в красной футболке, на спине которой белели волнующие призывные слова:

Mr. diver!

Jump into the adventure

To есть: «Мистер ныряльщик! Прыгни в приключение».

— Держитесь, ребята! — кричал Вадим. — Сейчас потрясет немного. Кишки придерживайте, чтоб не разболтались!

Водохранилище, если смотреть на него не на карте, а отсюда, с берега, ничем не отличалось от моря: огромное пространство сине-серой воды уходило в даль, слегка позлащенную утренним солнцем. Если присмотреться, можно было различить движущиеся там, вдали, белые штришки волжских теплоходов. А неподалеку покачивались на воде две-три надувные оранжевые лодки с терпеливыми фигурами местных рыболовов.

Один из нас с помощью другого надевал акваланг — закидывал за спину спаренные баллоны, застегивал ремни и пояс, закреплял на ногах ласты, натягивал маску и, взяв в рот загубник, уходил в мутноватую у берега воду. Чаще нырял Вадим.