Девчонки и слезы - [30]
Я колошмачу подушку – ненавижу Магду, ненавижу Рассела, ненавижу себя!
Мне страшно, грустно и одиноко. Хочу к маме. Если бы она была жива! Я люблю Анну, она мне как старшая сестра, но это совсем не то, что родная мама. Моя мама.
Я бы отдала все на свете, чтобы она оказалась рядом. Сидела бы, меня обняв и нежно баюкая, поглаживала бы по волосам и нашептывала бы на ухо сказки про мышку Мертл.
Я перестаю плакать, иду в другую комнату и нахожу мамину книжку про Мертл. Мамина Мертл совсем не такая, как моя. Она маленькая, хорошенькая, ласковая. Нарисована нежной пастелью. Мышкины истории спокойные и трогательные, совсем как сказки для малышей. Свою Мертл я раскрасила яркими фломастерами, выбрав самые красивые цвета: фиолетовый, васильковый, нефритовый, изумрудный… Приключения у нее тоже яркие, настоящие мелодрамы. Она совсем другая – но если честно, не подпишусь под тем, что она абсолютно оригинальна.
Беру письмо Николы Шарп и опять его перечитываю. Я уже столько раз его читала, что удивляюсь, как еще не вытерлись чернила. Достаю блокнот и старательно вывожу свой адрес почти каллиграфическим почерком. Вверху страницы рисую картинку: Мертл – художница в свободной блузе с бантом орудует большой кистью.
Пишу Николе Шарп о том, в какой восторг меня привело ее письмо. Рисую Мертл – от радости она перепрыгивает через крошечную луну.
Рассказываю, как много для меня значит ее похвала. Рисую Мертл – она лежит в кроватке и прижимает письмо к груди.
Затем признаюсь, что чувствую себя виноватой. Мертл повесила голову, все ее тело сгорбилось, даже ушки и хвостик поникли. Объясняю, что у моей Мертл есть прототип и что много лет назад мама сочиняла для меня похожие сказки, иллюстрируя их картинками. Мама не могла придумать продолжение, потому что умерла. Мне Мертл досталась по наследству, но я не хочу приписывать себе чужие заслуги и уверять, что придумала ее самостоятельно.
В конце письма добавляю, что мне очень-очень неловко отнимать у нее время, и честно говорю, что обожаю ее иллюстрации. Мертл держит перед собой открытую книгу колыбельных и приветственно машет мышке-хулиганке, бегающей по настенным часам. Затем я ставлю свое имя, вкладываю письмо в большой конверт и надписываю адрес.
Теперь Никола Шарп потеряет ко мне интерес, но все-таки мне станет легче оттого, что я рассказала правду.
Пока пишу письмо и рисую Мертл, я на время отвлекаюсь от своих несчастий. Может, мне еще удастся стать настоящей художницей. Тогда я с головой уйду в работу и меня не будут волновать бойфренды. Возможно, я не заведу себе новых подруг. Буду жить в гордом одиночестве, с утра до ночи рисовать иллюстрации и создавать замечательные книжки с картинками.
15
Девчонки плачут, когда они просыпаются поутру и вспоминают
Не могу сегодня даже думать о школе. Простуда проходит, но за завтраком я постоянно сморкаюсь и чихаю прямо в тарелку с хлопьями.
Папа рассеянно похлопывает меня по плечу.
– Элли, что-то ты расклеилась. Но ничего. Придешь в школу, увидишь Магду с Надин и сразу воспрянешь духом. – Тут он вспоминает: – Ах да, конечно. Но ничего, вы скоро помиритесь.
Когда папа уходит в училище, Анна смотрит на меня с сочувствием:
– Удивительно нетактичный человек. Точно витает в облаках.
В ее тоне звучит столько горечи, что я вздрагиваю:
– Анна…
Но она чуть заметно качает головой и показывает глазами на Цыпу – тот вяло играет с ковбоем из пачки с кукурузными хлопьями, заставляет его скакать галопом по дикой прерии, которую символизирует кухонный стол.
Я чихаю, опять и опять.
– Проклятый кашель, – зачем-то говорю я.
Анна вздыхает и ждет продолжения.
– В груди болит. Голова горячая. Я действительно плохо себя чувствую.
– И все-таки, по-моему, тебе стоит пойти в школу.
– Ну Анна, ну пожалуйста. Пощупай мой лоб. Уверена, у меня температура. Все тело ломит. Хочется одного – лечь обратно в постель.
– Мне тоже, Элли, – устало произносит Анна и трет глаза. – Но у меня гора работы. Надо опять ехать в Лондон, а одному богу известно, куда деть Цыпу. После того раза я не рискну обращаться к маме Надин.
– Слушай, если я останусь дома, то утром поваляюсь в постели, а к обеду взбодрюсь, сделаю уроки, а потом вместо тебя заберу Цыпу из школы. Идет?
– Нет, не идет, – протестует Цыпа. – Я был еще сильнее простужен и все равно ходил в школу. И я не хочу, чтобы ты меня забирала, Элли! Хочу, чтобы ты меня забрала, мама.
Голос у него до жути плаксивый. Он бросает мрачный взгляд на ковбоя и щелчком сбрасывает его с Большого каньона – тот летит вниз, вниз, вниз и шмякается на кухонный пол.
– Не обращай на него внимания, Анна. Он просто пытается нами манипулировать. – Я поднимаю ковбоя и возвращаю его Цыпе. – Вот так. Ковбой из хлопьев выбрался из пропасти! – Не без моей помощи ковбой делает кувырок. – Знаешь что, Цыпа, на обратном пути из школы я расскажу тебе про него интересную историю.
– С драками и стрельбой? – спрашивает Цыпа. Он помешан на оружии, хотя ему не покупают милитаристские игрушки.
– Там будут сплошные потасовки и перестрелки, – обещаю я.
Уловка срабатывает. Мне позволено остаться дома. Возвращаюсь в постель и забираюсь под одеяло. С горя обнимаю подушку – мне одиноко, а моего плюшевого слоника Элли давным-давно выкинули. Чувствую, мне тоже пора на свалку.
