Детство в солдатской шинели - [31]

— Ну вот что, орел, освободим твой Борисов, приходи ко мне в штаб, дам отпуск, — и, повернувшись к адъютанту, сказал вполголоса: — Представить сына полка к награде.

Так на груди Савина рядом с первой появилась вторая медаль «За отвагу».

…ЦК Компартии Литвы был вдохновителем создания литовской дивизии. Часто, как только позволяли дела, в дивизию приезжали первый секретарь ЦК Компартии республики Снечкус и Председатель Президиума Верховного Совета Литовской ССР Палецкис. Они непременно бывали в полках, посещали передовую, знали многих красноармейцев в лицо, знали и уважали лучших бойцов, обращались просто, по-дружески, по-братски. Впервые Савин увидел Снечкуса в Туле в сентябре сорок третьего, когда тот вручал Мотеке переходящее Красное знамя — тогда их 167-й полк признали лучшим в боевой выучке. Потом слушал Снечкуса и Палецкиса на митинге, а вот сейчас увидел их вблизи, рядом.

На лужайке перед штабом 249-го полка собралось много бойцов, сидели прямо на траве, беседовали по душам о том, что не сегодня завтра для дивизии наступит знаменательный день — она вместе с другими частями Красной Армии, вместе со славными литовскими партизанами начнет освобождать города и села родной Литвы. Говорили о будущем, о том, как начнется новая, мирная жизнь.

Прощаясь, Палецкис и Снечкус обошли всех бойцов, пожали каждому руку. Женя видел, что Палецкис давно поглядывает на него с любопытством, заметил, как он что-то спрашивал у Вольбикаса. Когда подошел черед прощаться с Савиным, крепкий, плечистый Палецкис обнял Женю и, ничего не говоря, трижды поцеловал.

— Когда подрастешь, сунус?

— Я ни один теплый дождик не пропускаю, Юстас Игнович, так что скоро вырасту. В Берлин приду таким, как вы, высоким, — весело проговорил Женя.

— Молодец, коли так. Комполка говорит, что ты храбрый солдат, герой, можно сказать.

— Все в бой рвется, назад в разведку просится, — вставил Вольбикас.

— Нет уж, такой бойкий парень и в штабе нужен. Одна нога здесь, другая там, связной — должность важная. Вовремя доставить приказ командира — сотни жизней можно спасти.

— Так и было под Витебском, товарищ Палецкис, — сказал гордо Вольбикас. — Хенрик под сильным артогнем доставил пакет, предупредил наших об опасности.

— Видишь, как получается, — улыбнулся Палецкис. — Мы сегодня твою Белоруссию очищаем от фашистской гадины, завтра ты будешь драться за нашу Литву. Говорят, песни хорошо поешь, ну-ка, запевай, сунус, ты уж, поди, знаешь, что литовца хлебом не корми, а дай ему спеть песню.

Женя давно выучил прекрасную песню, которую пели друзья-разведчики перед боем. Зазвенел Женин голос, и все, кто был на поляне, подхватили слова:

Три сестрички, молодой братик,

Родина зовет на большую войну…

В июле Савин поскакал в штаб дивизии, нашел генерала Карвялиса. Тот приветливо поздоровался и сразу же сказал:

— Понял. Освободили твою Минскую область. От слов своих не привык отступать — даю тебе отпуск на целый месяц. Счастливо, сунус.

Снаряжали Женю в дорогу многие друзья — кто принес банку консервов, кто кусок мыла. Станкус-старший принес пару добротного нательного белья, которое ему было мало, Харитонов отдал не очень поношенную шапку, Вольбикас дал денег. К отъезду набралось два вещмешка и чемодан. То на воинском, то на санитарном эшелонах добрался Женя до Борисова, а оттуда на попутной подводе из соседнего села приехал в Оздятичи.

В полдень подошел он к своей хате, а хаты не было— сиротливо торчала кирпичная печь с трубой, сад вырублен, овин разобран. Пустырь, заросший густыми травами. Первый раз в жизни кольнуло в сердце, Женя опустился на чемодан и обхватил голову руками.

— Ты чей будешь, хлопчик? — услышал он старушечий голос над собой.

— Антона Ивановича и Марии Прохоровны сын я, — отозвался Женя, не отнимая рук. — Что с ними сталось? Где они?

— О господи, Явген приехал? — запричитала старушка. — Живые они, в партизанах всем семейством были, вот немчура и порушила хату. Я ж соседка ваша, бабка Авдуля. А твои все у меня живут, на луг пошли, сено косят колхозное. Зараз покличем, прибегут. Вот радости-то будет, — плакала бабка, вытирая передником слезы.

На луг побежали соседские ребятишки, за ними Женя. Отец, бросив косу, рванулся к нему, спотыкаясь как слепой. А мама, худая, постаревшая, схватившись за сердце, не смогла двинуться с места. Аня, Тамара, Петя, Володя облепили его со всех сторон.

— Не думали не гадали, что живой, — выдохнул отец. — В Ленинграде-то сколько людей померло. Мы уж и поминки хотели справить, да мамка не дозволила.

— Живой, сыночек мой родненький, живой, — вскрикивала мать, протягивая к Жене руки.

Пошли в село гурьбой, а за ними следом другие сельчане, бывшие на лугу, — дело шло к обеду.

— Медали, шашка! Герой ты у меня, — радовался отец. — Медаль «За отвагу» для солдата есть главная медаль. Тут все сказано — за от-ва-гу! Слова хорошие, правильные. Такая медаль не хуже ордена, сябруша. У меня тоже «За боевые заслуги» имеется, повоевал в партизанах. Мы ему, фашисту проклятому, давали жару, тысячи березовых крестов наставили, кровопийцы, на своих могилах. Век будут помнить народных мстителей из белорусских лесов. Иван-то наш, братец твой старший, — офицер, в саперных войсках действует. А ты, я вижу, в кавалерии служишь — шпоры звонкие, шашка боевая!