Детство на окраине - [12]

— Снимай скорее все! Чего же вы домой не шли — видите, гроза?! Ужасти гроза какая, а они там ждут чего-то!

Гром все грохотал, и молнии освещали квартиру белым огнем.

— Ой, батюшки! — Анна Ивановна вздрагивала и крестилась. — Коровы-то не вырвались бы!

Она говорила, а сама уже раздевала Соню, вытирала ее полотенцем. А потом дала ей свою большую шаль:

— Завернись и сиди пока. Сейчас мать придет, платье даст.

Мать и отец тоже пришли мокрешенькие. Анна Ивановна начала браниться, зачем они грозы дождались.

А мама сказала, что она и не видела, как эта гроза налетела.

— Растерялась, что делать, не знаю! Коровы ревут, бросаются… А тут девка у меня. Гляжу — слава богу, сам бежит! А то что и делать — не знаю!

Мама дала Соне чистое платье, ее любимое, зелененькое с цветочками.

— Нехорошая гроза, — сказал отец, поглядев в окно: — либо пожар, либо убьет кого.

— Нехорошая, нехорошая, — согласилась Анна Ивановна. — Я уж поскорей все окна закрыла.

Отец сел в кухне на табуретку: он не хотел следить по квартире грязными сапогами.

— А ты что ж не переоденешься? — Мама протянула ему чистую рубаху. — На вот.

— А чего переодеваться? — сказал отец. — Все равно сейчас опять на дождь идти. Уже двенадцать.

Мама посмотрела на часы. Да, уже полдень. Дождь не дождь, а коров доить надо. И мама принялась готовить доенку, цедилку, бидон для молока…

Соня села играть в куклы. У нее был маленький фаянсовый голышонок, гладкий и белый, как тарелка. Этот голышонок умещался на ладони и был всегда холодненький. Соня любила его, нянчила, купала в миске. Была у нее и кукла, большая, но очень безобразная. Волосы у нее отклеивались, нос был черный, а брови и рот совсем стерлись. Чья-то нянька, приходившая за молоком, принесла ей эту куклу — все равно ее хотели выбрасывать! Соня ее тоже любила и даже больше, чем голышонка. Она ее жалела.

Куклы у Сони жили на подоконнике, среди цветочных горшков, под фуксиями и бегониями. Но только Соня усадила голышонка под цветущей фуксией, чтобы он подышал воздухом, пришла Лизка Сапожникова, вся мокрая, с мокрыми босыми ногами.

— Пойдем уголь ловить! Ух ты, что угля плывет!

— Куда опять на дождик! — крикнула из своей комнаты Анна Ивановна.

— А он перестал! — прокричала в ответ Соня уже с лестницы.

Ребята со всего двора уже были за воротами. По мостовой вдоль тротуаров бурно текли потоки мутной желтоватой воды. Старая Божедомка — покатая улица, и при каждом дожде с горы, от Мещанских, по ней катились широкие ручьи вниз, до самого Екатерининского парка. Сегодня же, после такого ливня, вода разлилась по всей мостовой. По воде плыли щепки, березовая кора, угли… Сенька-Хромой, Коська, Ванюшка — Лук-Зеленый, Оля — все стояли по колено в воде и ловили плывущие куски угля.

Соня и Лизка тоже вошли в воду. Вода была мутная, но теплая, искристая, веселая. Соня принялась ловить уголь. Она ловила черные мокрые куски и складывала их в подол платья. Если удавалось, схватывала то бересту, то большую щелку, радуясь добыче.

Но вдруг ей показалось, что вода стоит на месте, а она, Соня, мчится вверх, к Мещанским. Она вскрикнула и выпрямилась. Нет, это вода несется вниз, а Соня стоит на месте. Соня опять нагнулась и опять понеслась, а вода остановилась… Получалась какая-то занятная игра!

Дворник Федор провожал метлой воду со двора на улицу.

— Это откуда же столько угля плывет? — удивился он.

— Это откуда же столько угля плывет?..

— Костачевых размыло! — сообщил Сенька. — Чуть дрова не уплыли!

— Кули с углем начали на поленницы бросать, — принялись наперебой рассказывать и другие ребята, — а которые кули разорвались — уголь просыпался и уплыл! Мы смотрели!

Разговор шел о соседнем дворе. О том дворе, который скрывался за высоким забором, о том дворе, где цвел волшебный сад с диковинными красными цветами… Значит, никаких фей, просто дровяной склад…

Соня опять принялась ловить в воде угли. Но ей стало как-то очень скучно. Ведь есть же где-то этот волшебный сад с красными цветами! Только вот где он?

Дома Соне попало от мамы за платье. Но отец заступился за нее.

— Эко ты какая! — сказал он маме. — А зато, гляди, сколько углей принесла. Самовара на два хватит!

Мама, наверное, и еще побранилась бы, но в это время на кухне послышался громкий голос старухи Степанихи:

— Ой, батюшки! Ой, гнев господний!

Мама, отец, а за ними и Соня поспешили на кухню. Выбежала и Анна Ивановна из своей комнаты.

— Что случилось?

— Громом убило, ой, батюшки! — Степаниха села на сундук, стоявший в кухне, и заплакала. — Ребят-то громом убило!

— Каких ребят?!

— Да пастушат-то этих! Пастушат-то нефедовских! Этот ирод проклятый, Нефедов-то, сидит дома. И гусыня эта, жена-то его… Сидят, чай пьют! И не подумали выйти! А ребята там с коровами под грозой! Ну встали под дерево. А молния-то и ударила! Так обоих и сожгло — как головешки черные!..

— Где же они? — побледнев, спросила мама.

— В больницу повезли. Один-то насмерть. А другой еще живой был. Говорит: стоим, а к нам белый шар летит. Прямо катится белый шар по воздуху. Они было бежать рванулись, а он на них так и бросился! И дерево обжег. А сам, говорит, в землю ушел. А Нефедов-то ждал, ждал, обозлился: «Чего это они коров до сих пор не гонят? Забаловались там, наверно, про дело забыли! Вот я их сейчас взгрею!» И не то чтобы, дескать, пойду посмотрю, ведь они там, чай, до костей промокли да продрогли. Иуда! Идет, лупить их собрался. А они — вот они, лежат под деревом!