Детство комика. Хочу домой! - [57]

Шрифт
Интервал

То, что хотел сказать Даниель, увязает в жевательной резинке. Слова, что уже были на языке, опускаются обратно в сердце.

Рут откидывается на спинку сиденья и вяжет. Окончен разговор о тете Ракель, которая любит Вернера и всего боится. Совсем как он. Даниель вздыхает и прислоняется лбом к оконному стеклу.

Мимо проносятся сосны. Мать вяжет. Шарлотта читает. Поезд мчится сквозь леса.

Ремарки автора

>Древние греки верили, что после смерти они попадают в царство мертвых.

>И мне иногда кажется, что все жители Стокгольма — это заново воплотившиеся греки.

>И что в царстве мертвых несколько разных царств.

>Позвонить на «горячую линию» — все равно что попасть в это самое царство.

>Помехи, эхо и призрачные голоса, которые шепчут и кричат: «Алло! Алло… Есть тут кто-нибудь?..»

>Работать в социальной службе — все равно что постоянно посещать множество таких царств, заключенных во множестве обычных городских квартир, где содержатся старые бабушки, ожидающие, что кто-то их накормит и даст им лекарства.

>Я хотел написать стихотворный эпос о Стокгольме. Он должен был называться «Город» и начинаться так

>«И я бегу по выложенному кафелем переходу, полному инвалидов в креслах, хором кричащих: КУПИТЕ ОТКРЫТКИ!

>Меж них сидит на корточках старушка.

>У нее нет зубов, она пытается проглотить кларнет.

>Я сбиваю ее с ног пинком, потому что я всегда так хотел это сделать!

>Из кларнета течет кровь.

>Я топчу ноты и пою: „Кто сказал, что это ты родилась на свет?..“

>Во мне нет любви.

>Любовь есть в писсуаре,

>Любовь есть на улице,

>Любовь ждет на ринге,

>Но во мне любви нет».

>Я пишу это в середине мая. Все еще холодно и дождливо. Я пишу об августе.

>И все еще холодно и дождливо.

16

Города не видно из-за дождя. Дождь лил всю ночь и будет лить весь день. Дождь шел весь август. Даниель размышляет, больше ли люди плачут, когда идет дождь. Дождь — это как проколотое заднее колесо. Даниель боится дождя. Дождь — доказательство. Раньше дождь очищал. А теперь нет.

Они живут в просторной квартире у Ванадисплан[47]. Из окна большой комнаты видно Каролинскую больницу, где работает Рут.

Даниелю скучно, он бродит по комнатам. Все неподвижно, все обрело свои места: полка из красного дерева, фарфоровые слоники, диванный уголок, алебастровая пепельница, шторы до пола, прогнувшийся от их тяжести карниз. Даже свет и тени неподвижны.

Звуки одиночества. Дождь по стеклу, чашка о блюдце, радио из квартиры сверху. Урчание под ложечкой, распространяющееся по всему телу. Оно роется в нем граблями.

Даниель слушает стук капель в ванной. Смотрит на алебастровую пепельницу. Он что-то думал о пепельнице, а может, о капающем кране — он не помнит.

Он прячет лицо в ладонях, но не плачет. Только дышит. Если глубоко, до самого живота, дышать, то грабли не так чувствуются. Капает кран, Даниель дышит, пепельница стоит на столе. Слишком тяжелая, чтобы ее сдвинуть, слишком тяжелая, чтобы на нее смотреть.

Квартира чересчур велика. Николас переехал, Шарлотта гуляет с друзьями. Отец — профессор. Он ездит в США и Австралию и по полгода не бывает дома. Он приезжает домой с подарками. Один раз привез магнитолу.

Иногда Даниель забывает, как выглядит отец. Единственное, что он может вспомнить, — это очки, которые темнеют на свету и светлеют в темноте. Даниелю кажется, что эти очки просто ужасны, потому что отец никогда не чувствует разницы между утром, днем и вечером. Даниель не помнит своего отца. А Даниель для отца — одна из четырех фотографий.

Даниель едет на метро в «Оленс»[48], где проводит полдня. Бездумно перебирает пластинки. Рот закрыт, лицо серьезно. Он не снимает своей шапочки «АИК», хотя лоб и кожа на голове уже чешутся от пота.

Продавец велит ему убираться. Даниель застегивает молнию на куртке до самого подбородка и, не говоря ни слова, идет в канцелярский отдел, где есть плакаты.

Рут приходит домой в половине шестого. Даниель любит маму. В семье они говорят не «мама» и «папа», а «Рут» и «Эдмунд». Так решила Рут. Она считает, что «мама» и «папа» — это не имена, а титулы, а в их семье все по-настоящему на «ты». Рут нельзя перечить.

По мнению Рут, все равны. Поэтому каждую субботу у них семейный совет. Они решают, что дети должны сами застилать постели, решают, нужны ли им карманные деньги.

Поскольку Эдмунда почти никогда нет дома, а Николас переехал, а Шарлотта утром по субботам жутко злая, семейный совет держат большей частью Даниель и Рут.

И Даниель ничего не говорит.

Голова у Даниеля будто набита соломой, тело ноет, ноги устали стоять.

Даниель пытается думать, но мысли не приходят. Просто не приходят. Это не плохо и не хорошо. Ему грустно, но он не понимает почему. Он сжимает ладони, а когда снова разжимает, там ничего нет. Он доезжает на эскалаторе от входа в метро до продовольственного отдела и ждет половины шестого.

Даниель жаждет Рут.

В семье Даниеля все ходят голыми, потому что Рут считает, что стыдиться им нечего. Даниелю стыдно, что он стыдится.

Даниелю хочется быть как Николас. Николас — его кумир. Ему восемнадцать лет, и он только что переехал.

Живя дома, Николас превращал жизнь семьи в адскую пытку. Так говорит Рут. Даниель считает, что Николас совершил сильный поступок.


Еще от автора Юнас Гардель
Вот так уходит день от нас, уходит безвозвратно

«Вот так уходит день от нас, уходит безвозвратно» — новый роман скандально известного писателя, драматурга, шоумена и почетного гомосексуалиста Швеции Юнаса Гарделя.Гардель играет мифами и символами массового сознания, показывая, что фетиши нашего быта на самом деле не заполнены никаким смыслом. Нарушена причинно-следственная связь: не потому всюду подсвечники, что Рождество, а потому Рождество, что всюду подсвечники.Помещая «маленького человека» и его серые будни в центр повествования, автор дает очень точную картину состояния общества.


Cheek to Cheek

Шведы оказались любителями копаться в нездоровых семейных отношениях, мрачно шутить (героиня «Cheek to cheek» Юнаса Гарделя работает в похоронном бюро и встречается по объявлению со звездой шоу-бизнеса «для серьезных отношений») и культивировать смерть (два из шести представленных произведений называются «Отцеубийство» и «Воля к убийству»). Кроме того, они действительно умеют писать пьесы — то есть хорошо прорабатывать структуру, вырисовывать характеры и закручивать интригу. Правда, без фирменной тоскливой флегматичности не обошлось, а потому монолог героя «Европы утром и вечером» Розы Лагеркранц, который едет в поезде и рассказывает, какая сука его жена, занимает семь страниц.


Рекомендуем почитать
Гражданин мира

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Особенный год

Настоящая книга целиком посвящена будням современной венгерской Народной армии. В романе «Особенный год» автор рассказывает о событиях одного года из жизни стрелковой роты, повествует о том, как формируются характеры солдат, как складывается коллектив. Повседневный ратный труд небольшого, но сплоченного воинского коллектива предстает перед читателем нелегким, но важным и полезным. И. Уйвари, сам опытный офицер-воспитатель, со знанием дела пишет о жизни и службе венгерских воинов, показывает суровую романтику армейских будней. Книга рассчитана на широкий круг читателей.


Идиоты

Боги катаются на лыжах, пришельцы работают в бизнес-центрах, а люди ищут потерянный рай — в офисах, похожих на пещеры с сокровищами, в космосе или просто в своих снах. В мире рассказов Саши Щипина правду сложно отделить от вымысла, но сказочные декорации часто скрывают за собой печальную реальность. Герои Щипина продолжают верить в чудо — пусть даже в собственных глазах они выглядят полными идиотами.


Деревянные волки

Роман «Деревянные волки» — произведение, которое сработано на стыке реализма и мистики. Но все же, оно настолько заземлено тонкостями реальных событий, что без особого труда можно поверить в существование невидимого волка, от имени которого происходит повествование, который «охраняет» главного героя, передвигаясь за ним во времени и пространстве. Этот особый взгляд с неопределенной точки придает обыденным события (рождение, любовь, смерть) необъяснимый колорит — и уже не удивляют рассказы о том, что после смерти мы некоторое время можем видеть себя со стороны и очень многое понимать совсем по-другому.


Сорок тысяч

Есть такая избитая уже фраза «блюз простого человека», но тем не менее, придётся ее повторить. Книга 40 000 – это и есть тот самый блюз. Без претензии на духовные раскопки или поколенческую трагедию. Но именно этим книга и интересна – нахождением важного и в простых вещах, в повседневности, которая оказывается отнюдь не всепожирающей бытовухой, а жизнью, в которой есть место для радости.


Голубь с зеленым горошком

«Голубь с зеленым горошком» — это роман, сочетающий в себе разнообразие жанров. Любовь и приключения, история и искусство, Париж и великолепная Мадейра. Одна случайно забытая в женевском аэропорту книга, которая объединит две совершенно разные жизни……Май 2010 года. Раннее утро. Музей современного искусства, Париж. Заспанная охрана в недоумении смотрит на стену, на которой покоятся пять пустых рам. В этот момент по бульвару Сен-Жермен спокойно идет человек с картиной Пабло Пикассо под курткой. У него свой четкий план, но судьба внесет свои коррективы.


С кем бы побегать

По улицам Иерусалима бежит большая собака, а за нею несется шестнадцатилетний Асаф, застенчивый и неловкий подросток, летние каникулы которого до этого дня были испорчены тоскливой работой в мэрии. Но после того как ему поручили отыскать хозяина потерявшейся собаки, жизнь его кардинально изменилась — в нее ворвалось настоящее приключение.В поисках своего хозяина Динка приведет его в греческий монастырь, где обитает лишь одна-единственная монахиня, не выходившая на улицу уже пятьдесят лет; в заброшенную арабскую деревню, ставшую последним прибежищем несчастных русских беспризорников; к удивительному озеру в пустыне…По тем же иерусалимским улицам бродит странная девушка, с обритым наголо черепом и неземной красоты голосом.


Мы с королевой

Если обыкновенного человека переселить в трущобный район, лишив пусть скромного, но достатка, то человек, конечно расстроится. Но не так сильно, как королевское семейство, которое однажды оказалось в жалком домишке с тараканами в щелях, плесенью на стенах и сажей на потолке. Именно туда занесла английских правителей фантазия Сью Таунсенд. И вот английская королева стоит в очереди за костями, принц Чарльз томится в каталажке, принцесса Анна принимает ухаживания шофера, принцесса Диана увлеченно подражает трущобным модницам, а королева-мать заводит нежную дружбу с нищей старухой.Проблемы наваливаются на королевское семейство со всех сторон: как справиться со шнурками на башмаках; как варить суп; что делать с мерзкими насекомыми; чем кормить озверевшего от голода пса и как включить газ, чтобы разжечь убогий камин...Наверное, ни один писатель, кроме Сью Таунсенд, не смог бы разрушить британскую монархию с таким остроумием и описать злоключения королевской семьи так насмешливо и сочувственно.


Гиппопотам

Тед Уоллис по прозвищу Гиппопотам – стареющий развратник, законченный циник и выпивоха, готовый продать душу за бутылку дорогого виски. Некогда он был поэтом и подавал большие надежды, ныне же безжалостно вышвырнут из газеты за очередную оскорбительную выходку. Но именно Теда, скандалиста и горького пьяницу, крестница Джейн, умирающая от рака, просит провести негласное расследование в аристократической усадьбе, принадлежащей его школьному приятелю. Тед соглашается – заинтригованный как щедрой оплатой, так и запасами виски, которыми славен старый дом.


Тайный дневник Адриана Моула

Жизнь непроста, когда тебе 13 лет, – особенно если на подбородке вскочил вулканический прыщ, ты не можешь решить, с кем из безалаберных родителей жить дальше, за углом школы тебя подстерегает злобный хулиган, ты не знаешь, кем стать – сельским ветеринаромили великим писателем, прекрасная одноклассница Пандора не посмотрела сегодня в твою сторону, а вечером нужно идти стричь ногти старому сварливому инвалиду...Адриан Моул, придуманный английской писательницей Сью Таунсенд, приобрел в литературном мире славу не меньшую, чем у Робинзона Крузо, а его имя стало нарицательным.