Детство комика. Хочу домой! - [55]
Паук погибает под его босыми ступнями.
Так думает Даниель, так думает Ракель.
Когда они наконец решаются посмотреть, волосатая масса ползет в самый недоступный угол туалета. Ракель швыряет в нее дезодорант. Даниель хватает башмак и придавливает им то, что осталось от паука, и они слышат, как под подошвой все расплющивается и ломается.
Но когда Даниель поднимает башмак, одна паучья нога все еще пытается спасти то, что некогда было паучьим телом. Одна-единственная нога все еще живет и не хочет умирать.
Ракель бежит за бумажным полотенцем, чтобы соскрести паука. Гадким паукам нечего ждать пощады. Его смывают в унитаз. Ракель уничтожает все следы, вытирает какую-то жижу и лапки с пола.
— Какой ты храбрый! — хвалит она Даниеля.
— Ты так думаешь? — шепчет Даниель и краснеет.
— Да, теперь будет награда. Что скажешь о свежем кексе? Садись на диван, устраивайся поудобнее с подушкой, а я испеку кекс, и мы успокоим наши возбужденные нервы.
Вскоре они сидят на диване, обнимая вышитые подушки. На улице идет дождь, где-то там среди кур сидит Шарлотта, дуется и хочет домой.
— Да, — говорит тетя Ракель, — теперь я расскажу о деревне. Деревня — это яйца. У всех есть куры, куры кладут яйца. Быть женой фермера — это значит варить яйца на завтрак, жарить омлет на обед, печь кекс к кофе и блины на ужин, выбросив из головы все, что ты когда-либо слышала о холестерине. Деревня — дико скучная штука. Весной у меня аллергия, летом меня доводят до безумия комары, зимой я замерзаю насмерть. Да, я замерзаю насмерть каждую зиму. Собственно, только осенью и можно прогуляться, посмотреть на все, что вянет и умирает, — вот и все, что здесь сносно. Возьми еще кекса.
Так вот, о чем это я? А, да. У меня есть любовник, который предпочитает моему обществу курсы машинописи. Мои друзья так плохо ко мне относятся, что называют меня Фрекен Гастрит, я застряла в дыре, где в ближайшем центре нет даже «Консума»[45], — на самом деле я ждала от жизни большего. Единственная причина, по которой я не кончаю жизнь самоубийством, заключается в том, что и на опознании Вернер будет думать, что мы с ним играли в живые шарады, а еще потому, что у него не найдется времени прийти на похороны, они ведь наверняка совпадут с репетицией в народном театре. Мое единственное развлечение — это сидеть вот так, прижав к животу подушку, и выдумывать всякие пакости, воображая, что я героиня американского сериала с закадровым смехом.
— Ты тоже ненавидишь пауков?
— Да, но это плохо, их ненавидеть нельзя, так же как и коров, потому что здесь деревня и все до чертиков натурально.
Даниель собирает крошки кекса в ладонь и слизывает их языком. Хорошо, когда есть на чем сконцентрироваться, если ты сбит с толку.
— Можешь рассказать сказку? — просит он через какое-то время.
— Я ни одной не знаю, но могу придумать. Будем рассказывать сказку «А потом…». Каждый раз, когда я не буду знать, что говорить, ты должен спрашивать: «А потом?»
Тетя Ракель гладит подушку и размышляет.
— Так вот, сказка, — говорит она наконец, — она начнется не с человека, она начнется с чего-нибудь легкого. Может быть, с тени. Или с чего-нибудь тяжелого. С торопливой заметки, с каракулей, с чего-то беглого.
— А потом? — спрашивает ничего не понимающий Даниель.
— Движение! — уверенно восклицает Ракель. — Турбулентность! Но это бессмысленно. Слишком громко. Врум, врум! Бух, бах! Вот так — собственно, ничего особенного. Наконец все это утихает — как знак, не так ли? Как предопределенное место встречи, как книжка-раскраска, где нужно закрасить определенные поля или цифры.
— А потом? — перебивает Даниель, который решил, что турбулентность — это марка автомобиля.
— Ну, взрослеешь, любишь или, по крайней мере, пытаешься, тебя бросают, идет дождь, пытаешься поставить точку.
— А потом умираешь, да? — спрашивает Даниель, и его передергивает. Он боится смерти. Он боится даже упоминать о ней. Как будто, говоря о смерти, ты зовешь ее. Даже просто попробовать это слово на вкус — уже отчаянно смело.
— Умираешь или мудреешь, а может, ни то ни другое, — продолжает Ракель. — Иногда мне кажется, что к старости становишься китайцем.
— А потом?
— Снова движение. Понимаешь, ты невольник движения. Вот вокруг есть и лужи, и дождевые черви, но такое редко замечаешь. А если и обращаешь внимание на мир вокруг, то не понимаешь, что в нем к чему, что и как и что все это значит. И ты пытаешься стать таким, каким был раньше, но все уже очень сильно изменилось.
— А потом?
— Сражаешься как бешеный, но все равно сгораешь и, главное, не знаешь, зачем все это. Может, это все-таки хорошо. В каком-то смысле.
Даниель долго смотрит на тетку, размышляет.
— Ты все-таки любишь Вернера больше, чем ненавидишь деревню, да? — вопрошает он в конце концов.
Ракель кивает. Даниель оживляется и смущается одновременно.
— Но если он, если он не…
— Да, он не любит меня, — вздыхает Ракель, — все говорят мне об этом, и он тоже. Но что мне делать? Я все-таки должна быть с ним. Вся моя тоска — по нему.
— Тоска… — повторяет Даниель.
— Тоска! — заключает тетка.
Даниель чувствует, как тоска ворочается внутри. Тянет его прочь. Как будто, сидя здесь, на диване, он пренебрегает какой-то важной миссией, единственной важной миссией.
«Вот так уходит день от нас, уходит безвозвратно» — новый роман скандально известного писателя, драматурга, шоумена и почетного гомосексуалиста Швеции Юнаса Гарделя.Гардель играет мифами и символами массового сознания, показывая, что фетиши нашего быта на самом деле не заполнены никаким смыслом. Нарушена причинно-следственная связь: не потому всюду подсвечники, что Рождество, а потому Рождество, что всюду подсвечники.Помещая «маленького человека» и его серые будни в центр повествования, автор дает очень точную картину состояния общества.
Шведы оказались любителями копаться в нездоровых семейных отношениях, мрачно шутить (героиня «Cheek to cheek» Юнаса Гарделя работает в похоронном бюро и встречается по объявлению со звездой шоу-бизнеса «для серьезных отношений») и культивировать смерть (два из шести представленных произведений называются «Отцеубийство» и «Воля к убийству»). Кроме того, они действительно умеют писать пьесы — то есть хорошо прорабатывать структуру, вырисовывать характеры и закручивать интригу. Правда, без фирменной тоскливой флегматичности не обошлось, а потому монолог героя «Европы утром и вечером» Розы Лагеркранц, который едет в поезде и рассказывает, какая сука его жена, занимает семь страниц.
Честно говоря, я всегда удивляюсь и радуюсь, узнав, что мои нехитрые истории, изданные смелыми издателями, вызывают интерес. А кто-то даже перечитывает их. Четыре книги – «Песня длиной в жизнь», «Хлеб-с-солью-и-пылью», «В городе Белой Вороны» и «Бочка счастья» были награждены вашим вниманием. И мне говорят: «Пиши. Пиши еще».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Настоящая книга целиком посвящена будням современной венгерской Народной армии. В романе «Особенный год» автор рассказывает о событиях одного года из жизни стрелковой роты, повествует о том, как формируются характеры солдат, как складывается коллектив. Повседневный ратный труд небольшого, но сплоченного воинского коллектива предстает перед читателем нелегким, но важным и полезным. И. Уйвари, сам опытный офицер-воспитатель, со знанием дела пишет о жизни и службе венгерских воинов, показывает суровую романтику армейских будней. Книга рассчитана на широкий круг читателей.
Боги катаются на лыжах, пришельцы работают в бизнес-центрах, а люди ищут потерянный рай — в офисах, похожих на пещеры с сокровищами, в космосе или просто в своих снах. В мире рассказов Саши Щипина правду сложно отделить от вымысла, но сказочные декорации часто скрывают за собой печальную реальность. Герои Щипина продолжают верить в чудо — пусть даже в собственных глазах они выглядят полными идиотами.
Роман «Деревянные волки» — произведение, которое сработано на стыке реализма и мистики. Но все же, оно настолько заземлено тонкостями реальных событий, что без особого труда можно поверить в существование невидимого волка, от имени которого происходит повествование, который «охраняет» главного героя, передвигаясь за ним во времени и пространстве. Этот особый взгляд с неопределенной точки придает обыденным события (рождение, любовь, смерть) необъяснимый колорит — и уже не удивляют рассказы о том, что после смерти мы некоторое время можем видеть себя со стороны и очень многое понимать совсем по-другому.
По улицам Иерусалима бежит большая собака, а за нею несется шестнадцатилетний Асаф, застенчивый и неловкий подросток, летние каникулы которого до этого дня были испорчены тоскливой работой в мэрии. Но после того как ему поручили отыскать хозяина потерявшейся собаки, жизнь его кардинально изменилась — в нее ворвалось настоящее приключение.В поисках своего хозяина Динка приведет его в греческий монастырь, где обитает лишь одна-единственная монахиня, не выходившая на улицу уже пятьдесят лет; в заброшенную арабскую деревню, ставшую последним прибежищем несчастных русских беспризорников; к удивительному озеру в пустыне…По тем же иерусалимским улицам бродит странная девушка, с обритым наголо черепом и неземной красоты голосом.
Если обыкновенного человека переселить в трущобный район, лишив пусть скромного, но достатка, то человек, конечно расстроится. Но не так сильно, как королевское семейство, которое однажды оказалось в жалком домишке с тараканами в щелях, плесенью на стенах и сажей на потолке. Именно туда занесла английских правителей фантазия Сью Таунсенд. И вот английская королева стоит в очереди за костями, принц Чарльз томится в каталажке, принцесса Анна принимает ухаживания шофера, принцесса Диана увлеченно подражает трущобным модницам, а королева-мать заводит нежную дружбу с нищей старухой.Проблемы наваливаются на королевское семейство со всех сторон: как справиться со шнурками на башмаках; как варить суп; что делать с мерзкими насекомыми; чем кормить озверевшего от голода пса и как включить газ, чтобы разжечь убогий камин...Наверное, ни один писатель, кроме Сью Таунсенд, не смог бы разрушить британскую монархию с таким остроумием и описать злоключения королевской семьи так насмешливо и сочувственно.
Тед Уоллис по прозвищу Гиппопотам – стареющий развратник, законченный циник и выпивоха, готовый продать душу за бутылку дорогого виски. Некогда он был поэтом и подавал большие надежды, ныне же безжалостно вышвырнут из газеты за очередную оскорбительную выходку. Но именно Теда, скандалиста и горького пьяницу, крестница Джейн, умирающая от рака, просит провести негласное расследование в аристократической усадьбе, принадлежащей его школьному приятелю. Тед соглашается – заинтригованный как щедрой оплатой, так и запасами виски, которыми славен старый дом.
Жизнь непроста, когда тебе 13 лет, – особенно если на подбородке вскочил вулканический прыщ, ты не можешь решить, с кем из безалаберных родителей жить дальше, за углом школы тебя подстерегает злобный хулиган, ты не знаешь, кем стать – сельским ветеринаромили великим писателем, прекрасная одноклассница Пандора не посмотрела сегодня в твою сторону, а вечером нужно идти стричь ногти старому сварливому инвалиду...Адриан Моул, придуманный английской писательницей Сью Таунсенд, приобрел в литературном мире славу не меньшую, чем у Робинзона Крузо, а его имя стало нарицательным.